— Это верно? Ты доложил по начальству?

— Так точно! На нас пойдут и на тех, что на реке засели, чтобы сразу, значит, захватить всех. Беда, если подмога не подойдёт...

— А что, Зинченко, — вдруг поддаваясь волнению, спросил Шагов, — как ты думаешь, что теперь в Пекине?

— С нашими-то, ваш-бродь? Да ямам дело, пожалуй... Да вы не извольте беспокоиться: и нам то же будет!.. Только, думаю я, казачки доберутся и весть о нас подадут... Дошлый народ пошёл... Господин командир словно знал, кого выбрать! Самых отчаянных. Эти дойдут, но англичанин не надёжен; он бы дела не испортил, а те дойдут!..

— Да чем он испортит-то?

— Он один дорогу знает... бросит их, пойдут блудить, ну и проплутают даром...

В это время ударили сбор, и разговор сам собой прекратился.

Огонь китайцев становился всё сильнее. Они пристрелялись, и снаряды ложились теперь прямо по намеченной цели. В европейском Тянь-Цзине то и дело вспыхивали пожары. Станционные здания превратились в решето. Держаться можно было только в военной школе, которая была взята стрелками штурмом. Более всего досаждал китайцам наведённый русскими мост через Пей-хо. Они по нему направляли свои снаряды, но мост держался каким-то чудом.

Казалось, не было возможности и глаз сомкнуть в том аду, какой был в Тянь-Цзине. Но человек так уж устроен, что привыкает ко всему. Несмотря на непрерывное грохотанье пушек, солдаты и офицеры находили время не только вздремнуть, но и уснуть.

А снаряды китайцев не переставали сыпаться и все теперь были направлены на вокзал. Он был совершенно уже разрушен.

Но не одни эти затруднения, затруднения боевые, пришлось переживать герою Тянь-Цзиня, полковнику Анисимову. Было ещё и другое, пожалуй, даже более опасное, чем китайские пули. Он бесстрашно разъезжал под свинцовым дождём, показывая пример мужества подчинённым, но когда ему приходилось бывать на ежедневно собиравшихся военных советах, то это было для него чистой мукой.

На советах только русские да ещё англичане, которым прямо-таки нельзя было уйти, стояли за то, чтобы оставаться в Тянь-Цзине. Остальные же — немцы, японцы и американцы — только и говорили, что об отступлении, в особенности тогда, когда стало известно, что на помощь к осаждавшим явились ещё генералы Ма и Сун с 20 000 солдат.

Каково было выслушивать предложения об уходе из Тянь-Цзиня русскому герою, предпочитавшему смерть позору отступления?..

На всех советах Анисимов хранил угрюмое молчание, решив раз и навсегда, что с подобными союзниками всякие разговоры — пустая трата слов, но всё-таки, решив не отступать, а лучше умереть, он не мог не сознавать, что положение его отряда отчаянное.

— Патронов всего по двести на ружьё, сухарей только на два дня! — докладывали ему. — Что прикажете?

— Держаться до последней возможности...

— Большая убыль в офицерах, четверо уже убиты, один ранен пулей во время сна и умер... Двести человек раненых!

— Держаться, потому что мы не можем бросить их китайцам!

— Китайцы готовят решительную атаку на 9-е июня.

— Атаку отбить, китайцев прогнать!

В ожидании решительной атаки были всюду возведены баррикады. Люди приготовились к худшему. Предвиделся бой грозный, решительный, где тысячи шли против десятков. Но против каких десятков — русских!

С трёх сторон повели наступление китайские войска на кучки отчаянных храбрецов. Была тёмная ночь. Даже лупа скрылась за тучами, будто не желая освещать ужасы кровопролития.

Шрапнель беспрестанно рвалась, ослепляя людей яркими вспышками. Китайцы наступали, по своему обыкновению, молча. Их встретили залпами, но они даже не сочли нужным отвечать на них — так велика была их уверенность в полной победе.

Они были уже совсем близко, как вдруг содрогнулся воздух: это грянуло русское «ура!», и стрелки со штыками наперевес кинулись в самую густую массу врагов.

Грозный боевой клич русских всегда действовал на китайцев сильнее, чем грохот крупповских пушек. Едва заслышали они его, как уже дрогнули и попятились...

А могучее «ура!» так и неслось, передаваясь от роты к роте и не смолкая ни на мгновение.

Китайцы отошли, даже не подпустив к себе удальцов, но бой всё-таки продолжался около трёх часов. Наступающие были отбиты...

Словно светлый праздник был этот день для удальцов. Честь русского имени ещё раз была спасена ими.

Все позиции удалось удержать.

Да, удалось! Но что будет завтра?

Патронов оставалось самое малое количество, такое малое, что защитники Тянь-Цзиня даже перестали отвечать на китайские выстрелы.

Но утро вечера мудренее.

Наступило завтра — 10-е июня, день, который никто из оборонявшихся в Тянь-Цзине героев не забудет, потому что он был днём радости, днём исполнения утраченной надежды.

В этот день было получено известие, что на выручку тянь-цзиньского отряда идёт с полком генерал Стессель, идёт с постоянным боем и надеется прибыть в Тянь-Цзинь не позже 11-го июня.

Это ли было не счастье!

Все — и Анисимов, и его офицеры, и солдаты вздохнули свободно и истово осенили себя крестным знамением, получив это известие.

Они чувствовали себя уже спасёнными. Да и не только себя. Никто в анисимовском отряде не сомневался, что теперь удастся спасти и беднягу Сеймура с его отрядом и прогнать китайские войска от Тянь-Цзиня...

ибиряки-казаки совершили подвиг, равного которому, пожалуй, нет в новейшей военной истории.

Они втроём (Ватс, как оказалось, вскоре явился для них обузой) прорвались через цепь укреплённых китайских лагерей.

Выбравшись из Тянь-Цзиня, маленький отряд с полчаса мчался вперёд совершенно спокойно.

Ватс, как и следовало ожидать, прежде всего позаботился о своей безопасности. Впереди его был казак, а позади — другие двое. Таким образом, «неустрашимый» сын Альбиона оказывался прикрытым и спереди, и с тыла.

Спутники Ватса, впрочем, этого даже и не заметили. Передовой, то и дело поднимаясь в стременах, зорко осматривался вокруг, нет ли где врагов.

Но в первые полчаса пути китайцев нигде не было видно. Всё было тихо, только удары копыт звонко отдавались по сухому грунту дороги.

Вдруг передовой на всём скаку остановил своего степняка.

— Чего ты? — товарищи его тоже остановили лошадей.

— Деревня, братцы, ихняя... вон фанзы!

— Большая деревня-то?

— Не то чтобы большая... следственная. Народу не видать...