С политической точки зрения, как утверждали многие, «Гвадалахара усилила энтузиазм всех антифашистов… и стала тяжелым ударом для престижа фашизма и Муссолини»[539]. Но парадокс заключался в том, что желание мести за понесенное унижение еще сильнее привязало Муссолини к делу Франко[540]. Как говорилось в документе Вильгельмштрассе, «поражение не имело, конечно, большой военной важности, но при этом вызвало нежелательную психологическую и политическую реакцию, для борьбы с которой требовалась военная победа»[541]. Муссолини заменил Роатту генералом Этторе Бастикой и выделил еще больше денег и вооружений на войну, разоряя Италию.

Единственным серьезным последствием для националистов стало то, что Франко перестал маниакально спешить с взятием Мадрида и вынужденно перешел к долговременной стратегии. После потерь, понесенных на Хараме, германские советники стали еще сильнее настаивать на приоритете захвата более уязвимых республиканских территорий. По ряду причин наибольшей привлекательностью обладала, без сомнения, северная республиканская зона вдоль Бискайского залива.

Изолированная северная зона вдоль кантабрийского побережья представляла для националистов лучшую военную мишень после четырех их безуспешных попыток быстро завершить войну, взяв Мадрид. Германские советники оказывали сильное давление на Франко, заставляя его поменять стратегию. Затяжная война отвлекала внимание от планов Гитлера в Центральной Европе; кроме того, интерес представляли железная руда и уголь региона, необходимые для растущей немецкой программы вооружения.

Так или иначе, Франко в конце концов понял, что у него не хватает войск для решающего наступления вблизи столицы, где у республиканцев было преимущество в виде внутренних коммуникаций и численности войск. Единственным способом изменить соотношение сил было сначала раздавить более слабый сектор и высвободить войска для натиска в центре. Республиканцы могли бы быстро укрепить свои фронты в Арагоне и в Андалусии, поэтому естественным выбором становилась окруженная северная зона.

Северная зона осталась не затронутой централизацией, проводившейся правительством Ларго Кабальеро. В Советах Астурии и Сантандера еще действовали принципы организации на основе профсоюзов, опробованные восстанием, а баски считали себя автономными союзниками республики. Хотя баскские добровольные формирования воевали в Овьедо, а астурийская и сантандерская милиция оказывала помощь Бискайе, на севере не было единства, не считая неприятия централизованного республиканского управления. Баски отвергали, в частности, попытки превратить их «армию Эускади» в часть Северной армии, командование которой находилось в Валенсии. Ларго Кабальеро утвердил такую систему, не советуясь с генералом Льяно де ла Энкомьенда, командующим армией.

1 октября 1936 года кортесы, заседавшие в Валенсии, рассматривали статус баскской автономии. Через 4 дня закон вступил в силу. 7 октября муниципальные советники региона собрались в Каса-де-Хунтас[542] в Гернике, считавшейся согласно старинной традиции «священным городом басков». Целью встречи было избрание президента, или lehendakari. Ее держали в секрете на случай воздушного налета. Этот город к востоку от Бильбао пока еще не пострадал, и Хосе Антонио Агирре, 32-летний лидер Баскской националистической партии, принял присягу на баскском языке под Деревом Герники.

Затем он назначил правительство, включавшее четырех членов его партии, троих социалистов, двоих республиканцев, одного коммуниста и одного члена социал-демократической партии «Баскское действие». Баскская националистическая партия, PNV, чей лозунг гласил: «Бог и наша древняя земля», получила министерства обороны, финансов, юстиции и внутренних дел[543]. В программе PNV содержались поверхностные уступки левым, провозглашалась социал-христианская доктрина и идеи защиты религиозной свободы, поддержания общественного порядка и чувства национальной идентичности баскского народа[544]. За 9 месяцев своего существования баскское правительство создало административную структуру независимого государства с собственной валютой, флагом – красной-зелено-белый «иккуринья» – и юридической системой.

Министр внутренних дел Телесфоро Монсон был молодым аристократом, превратившимся спустя 40 лет в лидера «Herri Batasuna», политической вывески партизанской организации ETA. Первым делом он распустил гражданскую и штурмовую гвардии. Затем он начал набирать собственную полицию из говоривших по-баскски сторонников. Они были вооружены до зубов, все до одного верзилы, щеголяли в блестящей коже. Этот отборный корпус, Эртсанья (Ertzana), подчинявшийся только PNV, вызывал воодушевление у левых союзников партии, особенно из анархо-синдикалистской НКТ.

Трения возникали не по политическим, а скорее по военным причинам. Яростно атакуя во время восстания удерживаемые мятежниками здания Сан-Себастьяна, предавая огню Ирун, почти полностью окруженный националистами, а потом – грозя разрушить Сан-Себастьян, прежде чем туда войдут войска Молы, НКТ доказала свою решимость драться до конца. Она открыто заявляла, что скорее умрет на развалинах, чем покорится франкистской власти. Баски, настоящие горцы, готовы были ограничиться самозащитой, когда на них нападут. «Малото», их дерево-символ на границе, обозначало точку, дальше которой их силы ни за что не стали бы наступать.

Баскские националисты с самого начала Гражданской войны давали понять, что они занимают сторону республики не только потому, что они – антифашисты, но также из-за того, что она обещает им автономию. Они гордо провозглашали свою приверженность католической вере и критиковали антиклерикализм в других частях республиканской территории. Тем не менее большинство духовенства на баскской территории поддержало сопротивление военному мятежу, невзирая на безоговорочную поддержку генерала Франко Ватиканом и испанской Церковью.

Баскские националисты утверждали, что у них в Эускади отсутствует классовая рознь. Это было отчасти верно в отношении села, но вряд ли можно было так сказать, имея в виду все связанное с баскским судоходством и рыболовством, где хозяйничали магнаты и международные картели. В XIX веке индустриализация привлекала сюда дешевую рабочую силу из Кастилии, Галисии и Астурии. Рабочие-небаски служили основой социалистического ВСТ, НКТ и компартии. Местный рабочий класс представляла организация СБТ (STV) – «Солидарность баскских трудящихся».