Молодой человек обернулся и с размаху ударил Митю в живот, когда тот согнулся, то еще и дал по шее.

– Скажи спасибо Эле, мне жалко ей праздник портить, – прошипел Никита. – Уничтожил бы тебя сейчас.

Эля подбежала к ним, стояла рядом, но почему-то ничего не говорила. Митя с трудом распрямился.

– Никита, зачем ты… – наконец выговорила девушка.

– Он первый начал! – засмеялся Никита. – Так, кажется, маленькие мальчики говорят. Да, Мить? Маленькие, сопливые… Стой ровно! Не нервничай так! Я повторяю – до завтра, Эля. Не буду сейчас раздувать огонь, который и без меня горит в башке этого мачо. И тебе советую покрепче дверь закрывать на ночь.

– Себе посоветуй! – крикнул Митя и попытался было опять наброситься на Никиту. Но тут его уже оттащили ребята из вологодского танцевального коллектива, слегка стукнув при этом Митю по затылку.

– Хватит, ты че, парень? Сейчас набегут, еще телевизионщики не разъехались, их тоже поили на фуршете. Попадешь в новости – русские дрались в конце фестиваля, давай уже успокойся, ага?

– Ага… – Митя отряхнул брюки и исподлобья взглянул на Элю. Она видела, какой он смело набросился на Никиту? Она вообще видела, какой он сильный и смелый?

Эля почему-то отвернулась и грустно ковыряла мыском туфли асфальт. Потом погладила Митю по плечу и первая пошла в гостиницу, не оборачиваясь. Что это значит? Митя совершенно не понял, догнал ее, стал подниматься по лестнице, заглядывая ей в глаза.

– Не надо с ним драться, пожалуйста. И вообще из-за меня не надо драться.

Митя пожал плечами. Ничего себе! Ну ладно. Обычно все девчонки рады, если из-за них пацаны дерутся… Кажется… Если просит – он может и не драться… До первого случая, пока к ней кто-то полезет. Он вообще-то не драчун. И дерется отлично, но… не всегда побеждает. Но если надо, он с любым может подраться.

– Я есть хочу, – напомнила Эля. – А у меня ничего в номере нет. До завтрака осталось часов шесть, конечно…

Митя с сомнением взглянул в окно на лестнице. Внизу по-прежнему стоял Никита, с кем-то дружески беседовал.

– А пошли! Мы же хотели что-то купить поесть!

– Ты спокойно пройдешь мимо Никиты? – спросила его Эля.

Митя остановился.

– Если скажешь, что ты…

Эля поняла, что он имел в виду. Точно поняла. Внимательно посмотрела ему в глаза. Он тоже понял ее ответ. А почему ничего не хочет вслух сказать?

– Скажи, – резковато попросил он. – Скажи это.

– Зачем? – пожала плечами Эля. – Не скажу.

– Вообще никогда?

Девушка засмеялась и легко сбежала вниз по ступенькам. Митя – за ней. Впереди целая ночь, они пойдут в ресторан, дотратят все, что у него есть, а потом переоденутся и будут гулять по морю, рассвет – очень рано, он уже посмотрел, успел посмотреть, когда решал, что просидит всю ночь у моря. Он всю ночь будет гулять с ней. И если она согласится с ним не спать всю ночь, это будет лучший ее ответ. Хотя словами пусть все равно скажет. Он это должен услышать. Услышать, запомнить, как это звучит, и дальше жить с этим. И жизнь его теперь будет совсем другая. Только сейчас, когда она рядом, об этом думать невозможно. Но у него будет еще время подумать – потом, когда они на время, на очень короткое время, расстанутся в Москве.

Никита видел, как они вышли друг за другом из гостиницы. Да, парень, вот так-то! Деньги – у тебя, и ты взрослый, успешный, а Эля – у меня и счастье – у меня! Митя снисходительно усмехнулся и легко махнул Никите. Пнет в спину так пнет. Никита его не пнул, но взглядом проводил, Митя чувствовал этот взгляд. У него вообще все чувства за эти дни обострились до крайнего предела. До невозможности. Это хорошо, невыносимо, больно и прекрасно одновременно. Прекрасная мука – любовь.

– Боишься? – Эля взглянула на Митю и сама засмеялась. – Я, кажется, тебя так же спрашивала, когда мы летели четыре дня назад, пять, в Ригу. Только тогда я о другом спрашивала.

– Не боюсь. – Митя изо всей силы помотал головой. – И лететь не боюсь. И домой идти не боюсь. И вообще ничего не боюсь.

– Может быть, включишь телефон? Я включила.

– Будут родители встречать?

– Да что ты! – Эля снова засмеялась. – Легче Луна на Землю упадет, чем они бросят дела и приедут. Это невозможно. А что ты скажешь отцу насчет телефона, Мить… А? Хочешь, я с тобой пойду и скажу, что видела, как у тебя телефон завис, хочешь?

– Нет. – Митя отвернулся к окну.

Он боялся ехать домой. Он даже не мог себе представить, что с ним сделает отец. Однажды, когда он был маленький, он убежал от отца из музыкальной школы. Взял и убежал. Тот привел его на специальность и хор, а Митя не пошел ни на один урок, ловко пробежал мимо отца с пацанами, они спрятались в соседнем дворе и смотрели воинственное японское аниме в телефоне у одного из мальчиков, два часа подряд смотрели, пока не затекли шеи и спины. Там было что смотреть – и подвиги, и взрывы, и инопланетяне, и полураздетые девочки, похожие на живых кукол, таких красивых в жизни не бывает, и отважные, сильные герои… Они опоздали к концу хора, иначе бы отец ничего не узнал. А так – узнал. И порол его дома с перерывом больше часа, отдохнул и снова начал пороть, и вот тогда как раз заставлял говорить: «Мне не больно, мне не больно». Что он сделает сейчас, когда Митя пропал почти на два дня?

В аэропорт Эля вызвала такси, Митя нехотя согласился поехать за ее счет – выхода не было, денег у него совсем не осталось, сорок рублей разве что, он даже поменял в Риге пятьсот рублей из копилки и купил на них толстые шоколадные подковы – родителям и Нине Георгиевне, – когда ушел от Эли, ходил один, обижался на нее, на Эдмундаса, на свою жизнь. Поэтому и купил подковы – как внятный символ счастья, который к тому же можно еще и съесть.

– Ты помнишь: деньги – песок, – приговаривала Эля, Митя лишь кивал, его мысли были уже о другом.

Ему нужно собраться. К порке можно приготовиться. Ко всему можно приготовиться. Будет больно, но можно будет терпеть. И еще. Он дал себе слово – как бы отец ни настаивал, он не скажет ему об Эле. О том, что было. Почему? Ведь отец – самый близкий, самый родной… Митя не хотел объяснять себе, почему. Потому. Лучше не думать, мысли в голове сталкиваются, становится больно, ответ очень болезненный. Не скажет – и все.

Эля довезла Митю на такси до его дома, Митя попросил во двор не заезжать, вышел на проезжей улице. Эля выскочила за ним, обняла, прижалась.

– До завтра! – шепнула она. – Завтра в десять у моего дома, да?

Митя провел губами по лбу девушки, вдохнул запах ее волос. Он не был уверен, что его завтра отпустят. Но говорить ничего не стал, кивнул.

Эля смотрела, как Митя шел к дому, наклонив голову и не оборачиваясь. Потерянный тюлень – так, кажется, она называла его весной, когда он часто шел по школе, как в безлюдном мире – не обращая ни на кого внимания, казалось, шел, не очень понимая, куда идет.