Когда оно исчезло, стало немного легче.

– Значит, Сергей тебе все рассказал… – помолчав,пробормотала Майя. – Вот уж не думала, что он про наше сможет кому-торассказать…

– Ты его хорошо знала, да? – усмехнулась Лида.

– Уж получше, чем ты.

– Верно. Получше. И ты правильно сомневаешься. На самом делеон мне ничего про ваше не говорил. Я сама узнала. Мне на это потребовалосьдовольно много времени. А впрочем, не так уж и много… Он умер в феврале, а вконце мая я уже все знала.

– Я хотела прийти на похороны, но… – заикнулась было Майя, итут Лида не сдержалась: так ткнула ей в бок стволом, что Майданская громкоохнула.

– Но! Но – что? – выкрикнула Лида со злостью. – Ты все времябоялась, как бы кто-то не заподозрил, что между вами с Сергеем что-то былораньше? И он убил Майданского, потому что безумно любил тебя? Ты напраснодумаешь, что все люди такие дураки. Про ваш роман многие знали, а догадывалосьеще больше.

– Не говори этого пошлого слова! – вдруг закричала и Майя. –Между нами был не роман, а… а…

– А что? – насмешливо спросила Лида. – Великая любовь? Нокакая же это любовь, когда женщина посылает на смерть того, кого она любила икто ради нее совершил преступление, а потом с легкостью необыкновенной, даже неоглянувшись на прошлое, выходит за другого? Это не любовь. Это убийство!

– С легкостью необыкновенной? – повторила Майя, косясь то наЛиду, то на дорогу. – Да я лютому врагу не пожелаю такой легкости, даже тебе!Да я два года места себе не находила от горя, от того, что Сергей пропадает влагере, а я без него пропадаю. А потом окольным путем получила от него письмо.Первое и единственное. Он писал, что время тянется невыносимо медленно, что онбоится: я устану ждать. И что он попытается как-нибудь себя в тюрьме изувечить.Чтобы руки лишиться или ноги. Чтобы его комиссовали и выпустили из тюрьмыраньше срока. И спрашивал, нужен ли мне будет одноногий волчище…

Я не ответила ему. Я вдруг впервые задумалась, что будет,когда он выйдет. Здоровый, покалеченный – какая разница?! Мы, когда задумываливсе это, мы знали про будущее одно: Сергей возвращается, мы женимся и живембезбедно и счастливо. А теперь я вдруг наткнулась, как на ухаб, на такойвопрос: а как мы сможем соединиться? Как я выйду за Сергея? Тогда только дуракне догадается: в деле Майданского что-то было нечисто! Только идиот непросечет, что между нами имел место преступный сговор – так, кажется, эта штукав УК называется? И себя я подставлю, и Сергея снова начнут мотать. Не понимаю,как мы не подумали об этом раньше, как не предусмотрели этого… И вдруг ко мнепришло осознание всех последствий – и самого страшного из них: если наша мечтарухнет, если мы сойдемся для того, чтобы снова расстаться – и заплатить уже наполную катушку за смерть Майданского, – да мы же возненавидим друг друга! Я этознала, чувствовала! Как только я это поняла, любовь моя к Сереже умерла и душамоя освободилась. Поэтому я уже не любила Сергея, когда встретила Олега вконсерватории.

– Где? – недоверчиво уставилась на нее Лида.

– В нашей Нижегородской консерватории, на концерте«Рождественские дни». У меня есть приятель, у которого старинная подружка тампреподает и в хоре поет. И она его пригласила на заключительный концерт«Рождественских дней». Мы случайно на улице встретились, я в такой депрессухебыла, ну а друг-меломан уверен, что хорошая музыка подобна костоправу – все наместо ставит, все душевные вывихи. И взял меня с собой. Концерт великолепныйбыл, это правда. Все безукоризненно. И вот вышел хор юношей, стали петь«Богородице, Дево, радуйся» в современной аранжировке. Зал просто рухнул отвосторга! Такие вещи иногда делают католики со своими гимнами, чаще –протестанты, но чтобы наш, православный, гимн так звучал… Стены дрожали! И вотпригласили выйти композитора-аранжировщика. Вышел мальчик такой, волосы в хвостзавязаны, нос такой смешной… Вышел, поклонился, посмотрел в зал исподлобья…почему-то именно на меня посмотрел. Ну и все. В меня будто молния ударила.Потом другие номера были, но я вроде бы и не слышала их, мысли крутились какбешеные, все думала, как мне его найти. Хоть беги за сцену, хватай его за руку…Выходим с другом моим из зала, он мне что-то говорит, спрашивает, как концерт,понравилось ли мне, а я ничего не соображаю. И вдруг вижу – у дверей стоитОлег. Как будто ждет меня! Ну, он потом сказал, что и правда ждал… Вот такначалось. Ты пойми: я счастлива с ним, но… Но иногда мне снилось, что Сережавышел, что мы вместе. И все сбывается так, как мы когда-то мечтали.

Голос Майи был мягкий-мягкий. Лида искоса взглянула на еегубы, дрожащие в нежной улыбке, на четкий, красивый профиль…

Профиль Сергея! Его застывшие, твердые губы, белый лоб,неподвижные ресницы!

В это мгновение «шестерка» резко вильнула по дороге кобочине – так резко, что Лиду швырнуло на дверцу. Тотчас Майя бросила руль,схватилась за свою дверцу и уже высунулась было из нее, но Лида успелавцепиться в ее плечи обеими руками и втащить обратно в машину, которая все ещеползла к обочине. Она взмахнула «вальтером» и только каким-то чудом удержаласебя от того, чтобы не ударить Майю рукояткой в лицо. Снова уткнула дуло ей вбок:

– Веди машину! Ну! Ну!

Майя затравленно взглянула на нее и послушно взялась заруль, выровняла автомобиль на дороге.

– Прибавь скорость.

Лиду трясло так, что «вальтер» прыгал в ее руке. Наверное,Майе было больно от этих скачущих движений, она кривила губы, но не жаловалась.С надеждой поглядывала в зеркальце заднего вида, но дорога была пуста, и лицоМайи омрачилось.

Несколько минут прошло в молчании.

– Куда мы едем? – наконец разомкнула Майя поблекшие отнапряжения губы.

– А вы меня с этим твоим Андреем куда хотели привезти? –ехидно спросила Лида.

У Майи побагровели скулы:

– Мы то место уже проехали.

– А что вы там собирались со мной сделать? – не унималасьЛида.

– Что? – пожала плечами Майя. – Отбить у тебя охотуотравлять людям жизнь. Понятно? Какое ты имеешь право людьми манипулировать? А?

– Кто бы говорил… – тихонько протянула Лида, но Майя словноне слышала.

– Почему заставляла этого парня травить меня, а Виталия –облучать? – выкрикнула она. – Откуда ты такая безжалостная? Даже Виталий меняпожалел. Напугать – напугал, до полусмерти, но облучать не стал. Даже твойэтот… Дед Мороз… нас вчера только прогнал из твоего подъезда, но ничего плохогоне сделал. А ты что от меня хочешь? Куда мы едем, в конце концов?!