от нашего. «Хаййа ‘аля с-салях! Аллаху акбар! Ля иляха илля Ллах!» — «Спешите на молитву! Аллах велик! Нет бога, кроме Аллаха!» Несмотря на жару, от этого гипнотического призыва у меня мурашки пробегали по коже. Ища утешение в кубке с разбавленным вином, я наблюдал за собравшимися. Присутствовали все важные особы. Великие магистры военных орденов и их маршалы. Ги де Лузиньян, его братья и их вассалы-пулены. Герцог Гуго Бургундский, молодой Генрих Блуаский, доблестный Вильгельм де Барр, епископ Бове, неизменно цветущий, и его набыченный приятель Дрого де Мерло. Прочие знатные французы, около дюжины. Бароны и прелаты из всех владений Ричарда: Англии, Нормандии, Мэна, Анжу, Бретани и Аквитании. Мы, рыцари двора.

— Выступаем на рассвете, — сказал Ричард. — Шесть миль до Арсура, а затем еще одиннадцать до Яппы. В отсутствие помех первого из городов мы достигнем к полудню. Вот только будет чудом, если это случится. Та равнина, — он показал за реку, — лежит слева по дороге на Арсур и прекрасно подходит для всадников. К югу от нас — гряда прибрежных утесов, из-за которых мы отклонимся от берега и можем подвергнуться нападению с двух сторон. Саладин такой возможности не упустит. С самого утра приготовьтесь к сильным атакам. Сдается мне, по сравнению с ними все предыдущие покажутся бледной тенью.

Хмурые лица. Сдвинутые брови. На многих лицах я читал скрытый страх, но решимость большинства, похоже, не поколебалась.

— Каковы ваши замыслы, сир? — спросил Генрих Блуаский, принадлежавший к числу тех, кто сильнее всего рвался в бой.

— Обоз пойдет справа от войска и будет прикрыт морем с другого бока. Остальные силы разделяются на пять полков, каждый с конными и пешими, причем пехота будет располагаться ближе к противнику. Впереди идут тамплиеры. Следом за ними — бретонцы и анжуйцы. Третий полк образуют король Ги со своими пуленами, а также пуатусцы. Вокруг штандарта четвертого сплотятся англичане и нормандцы, а пятый, замыкающий, составят госпитальеры. Их будет прикрывать сильный отряд арбалетчиков, поскольку именно по хвосту колонны враг может нанести самый сильный удар.

Король повернулся к Генриху Блуаскому:

— Племянник, ты примешь начало над левым крылом, пехотинцами, что ближе всех к сарацинам. — Польщенный Генрих улыбнулся, и Ричард продолжил: — Герцог Гуго Бургундский и я возьмем по отряду рыцарей и будем перемещаться вдоль рядов, оказывая помощь там, где необходимо.

Государь заговорил по-начальственному, не допуская возражений:

— Как я уже говорил, плотный строй — важнейшее требование. Я хочу, чтобы ваши кони шли нос к хвосту, а всадники держались стремя в стремя.

— Легкая добыча для сарацинских стрел, — произнес кто-то по-французски, но недостаточно громко, чтобы Ричард расслышал.

— Как бы вас ни подстрекали, какими бы жестокими ни были потери, нужны порядок и подчинение, — с нажимом сказал король. — Вероятно, будут одна-две возможности провести успешную контратаку. Я один решаю, когда ее начинать, и никто больше. Сигнал подадут двойные рога в передней, средней и замыкающей частях колонны. Пока не услышите его, оставайтесь на местах, ясно?

— Как быть с дестрие, сир? — спросил Гарнье Наблусский. — Потеряем слишком многих от стрел сарацин и останемся безлошадными.

— Я принял решение, великий магистр, — отрезал Ричард. — Держите строй, пока не услышите трубы.

— Хорошо, сир.

Тот покорно согласился, но счастливым не выглядел.

И его люди тоже, подумалось мне. Я знал по именам двоих: Уильяма Борреля и Балдуина Кэрью. Но тут де Бетюн зашептал что-то мне на ухо и отвлек мое внимание от них.

Благословившись у епископов, Ричард пожелал нам доброй ночи и, под взволнованный гомон, посоветовал всем по возможности отдохнуть.

Я много часов пролежал в душной палатке без сна, с открытыми глазами, глядя в темноту. Уверен, таких, как я, было много.

Я очнулся весь в поту и пожалел, что не лег рядом с палаткой, под открытым небом. Но потом вспомнил ту ночь, когда я попробовал это и едва не был сожран москитами, а потом испытывал жуткий зуд, будучи в доспехах, — и передумал. В палатке еще стояла темнота, отсвета огней сквозь ткань не было видно. Рис, обычно просыпавшийся первым, похрапывал. Я снова улегся и попытался уснуть.

Напрасная надежда. В уме уже возникали картины грядущего дня, и сердце забилось чаще. Перебравшись через Риса, я расшнуровал полог и вылез наружу. Воздух был свежим и, о Господь распятый, таким прохладным! Я наслаждался его прикосновением к обнаженной коже и мечтал, чтобы это продолжалось весь день. При такой температуре я готов был драться с сарацинами хоть вечность.

Звезды над головой меркли. На востоке пробивалась полоска света — до зари оставалось, наверное, около часа. Хорошее время для подъема, решил я и направился между палатками к ближайшей отхожей канаве. Вонь ударила в ноздри шагов за пятьдесят. Уже виднелись сидевшие на корточках люди, и, судя по жутким звукам, с животом у них не все обстояло благополучно. Радуясь, что мне требуется лишь опустошить мочевой пузырь, я нашел тихое местечко и приступил к делу.

Когда я вернулся, Рис ворочался.

— Выспался? — спросил я.

— Ага. — Он недоуменно воззрился на меня. — А почему нет?

— Немногие в ночь перед боем спят сном младенца, — ответил я несколько раздраженно.

— Вы, как понимаю, не из их числа? — заметил валлиец.

Вместо отповеди я предложил:

— Давай-ка сходим к реке, прежде чем к ней устремится все войско.

Мы не только наполнили мехи и напились вволю, но также наскоро окунулись — истинное наслаждение перед жарким днем. Освежившись, мы направились к палатке, обсыхая на воздухе. Рис, хороший едок, умял за завтраком немало хлеба с сыром и вяленой кониной. Я поел немного, и то лишь потому, что следовало подкрепиться перед боем.

Я начал одеваться и снаряжаться, Рис помогал, когда было нужно. Мы не разговаривали. Он с де Дрюном отправлялся в замыкающий отряд, одно из самых уязвимых мест войска, и совсем казался не встревоженным, тогда как я не знал, увидимся ли мы снова. У человека темного такое поведение объяснялось бы недостатком разумения, неспособностью осознать опасность, но Рис обладал острым умом.

В итоге я не выдержал:

— Ты не переживаешь?

— Насчет сегодняшнего?

Я от души пихнул его:

— Нет, насчет плохого урожая в Стригуиле!

Широкая ухмылка.

— Со мной все будет хорошо.

— Как ты можешь знать?

— Смерть должна была забрать меня раньше — под Акрой, когда я устроил состязание с сарацинским стрелком по имени Грайр.

— Человека необязательно поджидает какой-то один конец, — возразил я, думая о том, сколько раз за минувшие годы я должен был умереть.

Он выпятил подбородок, как делал всегда, когда думал.

— Если уж Грайр