я так и не привык. В насыщенном пылью воздухе стоял густой запах немытых тел, конского навоза и человеческих испражнений.

Начались нападения сарацин, предваряемые зловещим грохотом их инструментов; они продолжались в течение всего дня. Наши солдаты гибли во множестве: от стрел, жары и жажды. Потери среди лошадей, в которых старательно целились турки, были сокрушительными, особенно у монахов. Несмотря на то что мамлюки еще не отъехали далеко, измученные недостатком провизии люди набрасывались на конские туши и обдирали их, словно голодные волки.

Снова и снова великий магистр из замыкающего отряда просил разрешения ударить по сарацинам. Всякий раз король отказывал. Когда представлялась удачная возможность, что случалось редко, государь сам вел воинов на противника. Надо признать, что выигранные этими выпадами передышки оказывались короткими — слепни-сарацины налетали вновь.

За тот день мы покрыли всего три мили. Мозги мои плавились от жары, единственным желанием было оберечь короля. Поглощенный заботами о нем, а также о себе самом и Поммерсе, я провел этот и следующий дни словно в забытьи. Однако кое-что сохранилось в памяти. Например, то, как мы стояли лагерем в месте со зловещим названием Мертвая река. Помню, с каким восторгом я наблюдал за де Шовиньи, убившим в поединке здоровенного турецкого эмира. Копье у этого великана было вдвое длиннее обычного. Клянусь, когда он свалился с лошади, земля содрогнулась. Мы взревели, радуясь его гибели, сарацины же стенали и выкрикивали его имя: «Айяс Эстои!»

Третьего сентября, как помнится, упершись в непроходимый участок земли у моря, мы свернули вглубь материка в поисках дороги, идущей вдоль побережья. Опасаясь нападения, король велел нам ехать и идти в таком плотном строю, что даже дышать было трудно, не говоря уже о том, чтобы махать оружием. Даже бросив в наши ряды яблоком или сливой, невозможно было промахнуться. Несмотря на принятые меры, сарацины нападали, и нам приходилось несладко. Стремясь ослабить натиск, Ричард лично повел войска на врага и был ранен в бок дротиком. Я ухватил Фовеля за поводья и развернуть его голову, чтобы он и Поммерс отступили в безопасное место.

Слава Богу и всем его святым, все обошлось благополучно. Наконечник пронзил кольчугу и гамбезон, но рана под доспехом оказалась поверхностной.

— Больнее всего было, когда лекарь прижигал уксусом, — заметил король нарочито громко.

Ближайшие к нему жандармы, для которых и предназначались слова, загоготали.

— Кер де Лион! Львиное Сердце!

Клич, прокатившийся по колонне, перекрывал нестерпимый гомон звучавших без умолку турецких инструментов.

Ричард с улыбкой принял эту дань уважения.

— Вам следует прилечь и отдохнуть, сир, — буркнул лекарь, наложив повязку на туловище.

Король рассмеялся:

— Вот когда умру, тогда и отдохну.

Врач побледнел, что было весьма непросто при таком зное.

— Прошу, сир, даже мысли такой не допускайте!

— Шучу! — Ричард хохотнул. — Никуда я не собираюсь, разве что в Иерусалим!

— Иерусалим! — подхватили солдаты. — Иерусалим!

К счастью, недостаток провизии не затрагивал рыцарей двора, имевших доступ к королевским припасам. Зато обычным солдатам приходилось нелегко, а суровые времена порождают суровые средства. Для рыцарей стало привычным забивать готовых пасть лошадей и продавать туши пехотинцам. Де Дрюн уверял, что конина обладает отличным вкусом и еще больше выигрывает, если жарить ее на сале. Но я так и не соблазнился.

Тем вечером произошли беспорядки — самые бессовестные рыцари взвинтили цены на мясо. Оголодавшие и возмущенные солдаты стали угрожать продавцам, крали мясо и дрались между собой. Подобные события губительно воздействуют на дух войска, и, едва прослышав об этом, Ричард сразу перешел к действию. По войску огласили его приказ: всякий рыцарь, даром отдавший тушу павшего коня, получит нового, из королевского табуна.

Восстановив мир, государь принялся изучать письмо, доставленное мамлюком с белым жезлом глашатая. Это был ответ на письмо, направленное им ранее в тот же день Саладину. Ричард требовал встретиться и обсудить условия мира. То была не более чем уловка, чтобы остановить нападения врага, пока мы не минуем следующее препятствие — густой лес под Арсуром. Однако попробовать, как сказал король, стоило.

Облаченный в тунику с короткими рукавами, Ричард восседал на трехногом стуле снаружи своего шатра и потягивал гранатовый сок. Каким чудесным образом у него появился этот плод, я представления не имел. И только порадовался, когда Филип предложил мне немного. На вкус он казался слаще любого вина.

— Саладин согласен на встречу. Она состоится послезавтра. — Ричард указал на пергамент у его ног. — Султан пришлет своего брата, как я просил.

При упоминании о Сафадине, который нравился мне, я стал слушать внимательнее.

— О чем еще там говорится, сир?

— Только об этом. Саладин не из болтливых.

Ричард осушил кубок, и Филип поспешил наполнить его.

— Он действительно думает, что вы ищете мира, сир? — осведомился де Бетюн.

— Сомневаюсь, — сухо ответил Ричард. — Но он любопытен, да и задержка играет ему на руку.

Не хотелось думать о том, в чем именно состоит его выгода, — о подкреплениях. Абу не сомневался, что из Египта подтягиваются свежие войска.

— Можно мне поехать послом, сир?

— Вижу, как тебе этого хочется, Руфус. Поезжай. И своего юнца-сарацина захвати. Переводить мне будет Онфруа де Торон, но лишний человек, понимающий арабский, не помешает.

— Вы сами едете, сир? — спросил я, удивленный и обрадованный.

— После всех рассказов о Сафадине, выслушанных от тебя и прочих, я решил не упускать случая.

— Не забудьте о де Шовиньи и обо мне, сир, — сказал де Бетюн.

— Отлично! — воскликнул Ричард. — Значит, нас будет шестеро.

Последовал день заслуженного отдыха, четвертое сентября. Большинство воинов попросту валялись в тени и спали как убитые. Я не столько спал, сколько метался и ворочался, весь горячий и потный. Только бы не подхватить четырехдневную лихорадку, молил я в минуты просветления. Рис обеспокоился настолько, что привел Ральфа Безаса. Зашел разговор о кровопускании, но мне, по счастью, хватило ума отказаться от него.

— Это перегрев, — прохрипел я, озвучивая свою главную надежду. — Ничего более.

Безас поцокал языком, но Рис видел, что я в своем уме, и отправил лекаря прочь. Весь остаток дня Рис сидел рядом со мной, как мать с больным ребенком, утирая мне лоб и часто давая фруктовый сок, по несколько глотков. Счастлив сообщить, что к исходу дня я вполне оправился и даже проголодался в достаточной мере, чтобы съесть немного сыра и хлеба.

Король, с головой погруженный в приготовления к походу, ничего об этом не знал. Радуясь, что все прошло само, я ни словом не обмолвился государю, когда он собрал нас за ужином. Много говорили о Саладине и Сафадине, и