Повисла пауза.

— Скажи, только правду, потому как я был с тобой честен, — неожиданно произнёс звездочёт. — Что он сказал тебе?

— Кто? — отвлёкся от своих мыслей Ганс.

— Вечный Господин.

— Почему ты решил, что я его видел, и он со мной говорил? — Барон прищурился, глядя в лицо Дайонизосу.

— Все эти вопросы, раньше ты не задавал их.

— Я думал, что моё происхождение обыкновенно. Оно не важно, а ты просто потешаешься надо мной, — отмахнулся Ганс.

— Я помню тебя в этом возрасте, — улыбнулся звездочёт. — Ты сначала решил, что оно не важно, а потом убедил себя и в лживости твоего прозвища, и в обыкновенности своего происхождения.

После этих слов снова повисла тишина.

— Так что изменилось? — прервал молчание Дайонизос.

— Да… я видел его, — наконец признался Ганс. — Он теперь живёт… в вихре… С ним какой-то древний… и два духа леса…Меридианам и Норт кажется. Он сказал, что они пытаются разрушить этот вихрь… чтобы предотвратить конец света.

Барон внимательно посмотрел на собеседника.

— Прости… это бред, и я не знаю, что я видел и слышал, когда меня унесло лавиной снега вместе с этим демоном.

— Да, это странно, и не имеет смысла, — согласился звездочёт.

В молчании они просидели до тех пор, пока чай в чайнике не закончился.

— Мне бы поспать, — напомнил смотрящему в одну точку Гансу Дайонизос и зевнул.

— Извини, — оторвался от своих размышлений тот.

Выйдя за дверь Барон снова проговорил себе под нос: «Значит Сарматские горы…», а в это время Дайонизос в панике метался по своей комнате, повторяя проклятия. Наконец, он открыл шкаф в стене и достал из-под своей одежды, наброшенной кое как, небольшой фолиант. С обложки книги на звездочёта смотрел глаз, обрамлённый пятиконечной звездой, которая, в свою очередь, была вписана в круг с древними символами.

Утром следующего дня Палес пришёл в ставку к Повелителю мятежников. Он коротко кивнул Богатуру и сразу обратился к Паратузу.

— Я хочу уйти, — твёрдо проговорил он. Эту фразу он репетировал у себя в голове всю ночь, поэтому она прозвучала именно так, как он желал того.

— Иди, — казначей пожал плечами, как будто получил очередной рядовой отчёт, и вернулся к своим бумагам.

— То есть как? — переспросил князь.

— Твои люди остаются в армии Повелителя? Ты же не будешь уговаривать и их дезертировать? — деловито ответил вопросами на вопрос Паратуз и поднял на собеседника глаза.

— Нет. Хотя без меня они вряд ли…

— Мы поставим их в первых рядах, — буднично проговорил казначей, снова возвращаясь к бумагам.

— Вы поставите их вместе с необученными крестьянами? — ужаснулся Палес.

— А что поделать? — Паратуз более не отвлекался от бумаг и не поднимал на князя глаза. — Низкая дисциплина и низкий моральный дух также опасны, как и отсутствие опыта в ратном деле. Если они вдруг посреди боя захотят последовать за своим князем, то сзади их будут подгонять более заслуживающие доверия воины.

— Тогда я заберу их, — яростно ответил Палес.

Паратуз поднял на него глаза, попытавшись изобразить самую безразличную и невозмутимую мину, что только ему удавалась.

— Конечно, но только это называется дезертирством, — спокойно разъяснил казначей. — И карается не только у нас, но и по ту сторону перевала Дракона.

Палес стоял уже весь красный, но Паратуз счёл для себя приемлемым продолжить.

— Возможно, только возможно, вы окажите нам сопротивления и основательно попортите нам кровь, неужели вы полагаете, что заслужите прощения Повелительницы?

— Я… я…

— Не забывай, — продолжил казначей. — Ты мятежник, а твоя жена пыталась убить Повелительницу.

— Как ты…

— Я всё вижу и слышу Палес, и что твоя жена лопотала на кухне, и что говорят за перевалом. После покушения Асатесса предстала перед подданными с рассечённой бровью, щекой и повязкой на глазу. Думаешь, если мы проиграем из-за тебя сражение, вам оставят жизнь несмотря на то, что вы покалечили и обезобразили её?

— Я просто не хочу насилия, я устал от страданий и крови, — тихо проговорил Палес.

— Если ты не причиняешь страдание другим, страдания придут к тебе, — проговорил Паратуз, а Богатур утвердительно кивнул.

Желающий уйти князь издал короткий смешок.

— Так что же, из этого круга нет выхода?

— Есть, — спокойно ответил казначей. — Надо сначала уничтожить всех врагов.

— Это невозможно, — вздохнул Палес, и, грустно улыбнувшись, покачал головой. — Чем больше врагов ты убиваешь, тем больше их становится.

— Тогда убей самого опасного врага — Асатессу, — вкрадчиво проговорил Паратуз. — Я прошу тебя об одной единственной и последней услуге. Если после неё ты не захочешь никого видеть и удалишься на покой, я не позову тебя, даже если буду погибать сам.

— Я могу это считать клятвой?

— Конечно, — кивнул казначей.

— Напишешь на бумаге и съешь золу? — улыбнулся Палес, и по его улыбке нельзя было понять шутит он или нет.

Паратуз скривился, но затем поднял вверх свою короткую руку с мясистыми пальцами и оттопырил мизинец. Палес, продолжая улыбаться, ухватился своими мизинцем на правой руке за мизинец казначея.

— Я клянусь, что, если ты поведёшь своих людей в бой, и мы победим Повелительницу, я больше не позову тебя на войну и ты до конца жизни будешь предоставлен собственной воле, и я тебя не укорю ни словом, ни делом, — торжественно проговорил Паратуз. А затем на распев добавил. — Если я солгу, то проглочу тысячу иголок и отрежу себе палец.

Богатур встал с места и, пройдя к клянущемуся и принимающему клятву, провёл ладонью снизу-вверх разнимая их руки.

— Клятва засвидетельствована, — кивнул он с серьёзной миной.

Вслед за ним стал серьёзным и Палес.

— Ты дал обещание, князь, — ещё раз напомнил он и вышел.

Когда его шаги затихли дальше по улице, Богатур задал вопрос брату.

— Что так и отпустишь его?

— А? Что? — Паратуз уже успел снова отвлечься на бумаги. — Да… — махнул рукой он. — Этот Палес просто потрясён. Он после победы посидит с несколько недель у себя, запертый с женой и детьми. Алана забудет своё горе, да вспомнит старые привычки, и он к нам прибежит, будет просить, чтоб его взяли бунты подавлять, да князей усмирять, лишь бы подальше от дома быть.

— Может уйдём? — тихо проговорил Джулия, глядя перед собой в темноту.