— Да у тебя сплошь проблемы, как я погляжу, — ухмыльнулся бог. — Но эту я помогу тебе решить. Пригласи обеих.

— Шикарное решение. Отдать оба билета? Я вообще-то тоже хотела полетать на «Крылатом».

— Полетаешь, — отозвался Мэйтин беспечно. — Помнишь, в прошлом году вы с Мэг поднимались на гоблинскую башню?

— С Сибил, Мэг не поднималась, — поправила я. — У нее голова разболелась.

— У нее всегда болит голова в таких ситуациях, — кивнул бог. — Она даже в ваше окно со второго этажа старается не выглядывать, а на лестницах крепко держится за перила.

— У Мэг боязнь высоты?

— Точно. Так что смело приглашай обеих. Даже ради полета на «Крылатом» Мэг себя не пересилит: там нужна длительная терапия.

Выходит, у подруги серьезные проблемы, а я этого даже не замечала.

— Ты многого не замечаешь, — упрекнул Мэйтин. — Нельзя так. Любая мелочь может оказаться ключом. У каждой странности должно быть объяснение. Учись видеть. И, меня ради, доводи начатое до конца!

Он набрал в горсть песка, сдавил в ладони и резко разжал пальцы. В воздух поднялся десяток разноцветных бабочек… И осыпался серой пылью.

— Вот и с тобой так, — поморщился Мэйтин.

— А можно прямо сказать, кто виноват и как все исправить?

— Как исправить — я говорил. Найди книгу. С виноватым сложнее. Человек, в стертой реальности проведший ритуал, в этой не делал ничего подобного. Понимаешь?

— Нет, — я замотала головой. — Как реальность могла измениться, если ритуала не было? Это же парадокс. Как с путешествиями во времени. Если я вернусь в прошлое и убью своего отца до собственного рождения, я никогда не появлюсь на свет. А если меня не будет, как я смогу отправиться в прошлое и убить своего отца?

— Это не путешествия во времени, — не согласился Мэйтин. — Переписывая реальность, ты можешь создать такую ее версию, в которой не будет ни твоего отца, ни тебя, и парадоксов это не вызовет. Но пока новая версия не заменила прежнюю, их предостаточно. Я бы сказал, что сейчас время парадоксов. Пользуясь предложенной тобой аналогией, это так, словно твоего отца уже нет, а ты почему-то есть. А вот когда исчезнешь и ты… Знаешь, как говорят: жизнь все расставит по местам? И она расставит. Но даже я не скажу, насколько сильными будут перемены. За каждым исчезнувшим тянется длинная цепочка жизней и судеб. Вот Чарли Лост — он никогда не рождался. Почему? Его родители бесплодны в этой реальности? Или они все же завели ребенка? Того ребенка, которого не было бы, родись у них Чарли. И у этого ребенка со временем тоже появятся дети, которых не предполагала старая версия реальности. А если Чарли не родился потому, что его родители не встретились? Если новая реальность свела их с другими людьми? Кому предназначалась женщина, в измененном мире ставшая женой мистера Лоста? Кем должен был стать ребенок, которого она никогда уже не родит? Кем станет тот, что родится в браке, которого не было в изначальном плане бытия? Продолжать можно до бесконечности, ведь иногда для изменений хватает одного слова, сказанного или несказанного. А ты мне тут о парадоксах.

Он вздохнул, и мне сделалось не по себе. Одно дело, когда в бессилии признается человек, но когда бог вздыхает так обреченно — это страшно.

— Не верю, что ты и твое семейство не можете повлиять на ситуацию, — решила я не поддаваться панике.

— Мы можем, — вечно юное божество снова вздохнуло. — Но последствия нашего вмешательства предсказать еще сложнее.

— Реальность меняется не впервые, — напомнила я ему.

— В прошлые разы ритуал контролировали. Драконы. С их стороны это было… Скажем, это был эксперимент. И он не предполагал стирания людей из новой версии. У них был шанс остаться в зависимости от того, насколько искренна была их жертва и чего они сами хотели для себя. Но все же драконы признали ритуал опасным и уничтожили все документальные свидетельства, чтобы никто и никогда не смог его повторить.

— Выходит, не все, — я обняла себя за плечи: серая пустыня никогда не баловала теплом.

— Все. Но не учли роль фольклора в людской культуре. Былины, сказания. Через века после ухода драконов нашелся умник, собравший все эти истории в одной книге. А недавно другой умник решил проверить правдивость сказок на деле.

— Знаешь, было бы проще, если бы ты не выдавал информацию частями, а сразу рассказал, с чем мы имеем дело.

— Сразу не могу. Но пару деталей к тому, что ты уже знаешь о ритуале, добавлю. Во-первых, число участников. Их должно быть не меньше семи.

— Семь? — всполошилась я. — Но ведь у нас всего шестеро с библиотекарем.

— Пишущий судьбы — не в счет.

— Но…

— Это все, что я хотел сказать об участниках, — не позволил продолжить расспросы Мэйтин. — Теперь о пишущем. Ритуал, разработанный драконами, не предусматривал изменения собственной судьбы. Это опасно для самого пишущего, ведь он обречен жить на стыке реальностей. Если память о чужих изменившихся судьбах сводила людей с ума, подумай, что чувствует человек, чье сознание хранит две версии воспоминаний о собственной жизни. Время парадоксов не закончится для него никогда.

— Хочешь сказать, мы имеем дело с психом?

— Зависит от того, насколько глубоки изменения, — ответил бог уклончиво. — Прожить два разных дня — не то же самое, что прожить два разных года. Два года — не то же, что два десятилетия.

Боже, ну почему все так сложно? У меня же и в мыслях ничего похожего не было, когда я писала свой роман.

Мэйтин встал с песка, и я вскочила вслед за ним. Успела подняться за ноги за миг до того, как серая пустыня сменилась темнотой.

— Почему терминал? — спросила я, не надеясь на ответ. — Почему все время так: подуровень, терминал, выход? Почему нельзя сразу…

— Дверь за твоей спиной, — послышался глас божий. — Открой. Посмотрим, куда тебя в этот раз вынесет.

…За дверью было лето. Не солнечный день, не цветущий луг, но теплый летний вечер: звездное небо над спящим садом, ласковый ветерок, колышущий занавески на террасе маленького домика, пение цикад и запах печеных яблок…

Пирог готов. Осталось вытащить из духовки и переложить на блюдо. Заварить чай…

Смотрю в последний раз на звезды и закрываю ведущую в сад дверь. Аромат печеных яблок и сдобы становится сильнее. Дразнит…

Его любимый пирог.

Неужели так и будет молчать? Прятаться за раскрытой газетой от меня и от запаха лакомой выпечки? Будет, я его знаю.

И он меня.

Знает, что извиняться я не умею. И не стану. Но все равно подойду первой. Не потому, что виновата… хоть и виновата, да… А потому, что мне сил не хватает терпеть его обиженное молчание. Подойду, обниму сзади за плечи…

— Вот так всегда, — усмехнулся Мэйтин, выдернув меня с летней террасы.