Конечно, он явит свою милость; он даст этому созданию последний урок и откроет перед нею истину.

— Смерть — вот достойная награда,— проговорил он, и его глаза сузились.

Велда не поверила своим ушам. Как?! Этс невозможно... Она же явилась сюда, чтобы помочь ему, чтобы... Но почему?..

—...Просто потому, что я так хочу,— закончил Аггасуви, подзывая псов щелчком длинных красивых пальцев.— Возьмите ее и убейте.

Велда была настолько потрясена и раздавлена его приговором, что не успела сосредоточиться и что-либо предпринять в свою защиту прежде, чем дико воющие нелюди целой толпой набросились на нее. Все было кончено слишком быстро.

Вспоминая теперь об этом, Аггасуви думал: а не было ли все же в словах вестницы, милостиво казненной по его приказу, доли истины? Но нет. Кем бы ни была рыжая гирканка, о которой говорила Велда, ему она не помеха. Его армия уже в Офире. И будет двигаться вперед, как стая черной саранчи. Его воины выучены принимать за доблесть лишь одно качество: способность непрерывно испытывать слепую ярость, ту самую ярость, что гонит вперед бешеную собаку, до тех пор, пока выдерживает сердце.

* * *

Нельзя сказать, что известие о приближении пиктских войск застало Кейнкорта врасплох. Этого следовало ожидать. Пиктскому предводителю во что бы то ни стало потребуется доказать, что ему плевать на хитроумный маневр гирканцев; что в настоящей войне все решается на поле боя, а не в переговорах с противником; и что пикты нимало не боятся встречи лицом к лицу с армией Кейнкорта. Они возьмут Офир силой, и гирканцам придется отступить. Так что ход мыслей Аггасуви был вполне понятен и предсказуем.

Однако Вождь не предполагал, что противник задействует разом всю свою двухсоттысячную армию — пехоту, лучников, конницу и боевых слонов. Немудрено, что пять казавшихся хорошо укрепленными пограничных крепостей перестали существовать, не выдержав и дня сражения. Гонец, явившийся в Ианту со страшной вестью, сообщил, что от пиктов нет спасения.

Этот человек сам находился в одном из погибших фортов и стал совершенно седым от пережитого ужаса. Каким образом ему удалось остаться в живых, он внятно объяснить не мог.

У него перед глазами стояли растерзанные и оскверненные трупы его товарищей; складывалось впечатление, что пикты не просто воюют: они совершенно лишились рассудка и человеческого облика. Гонец клялся, что своими глазами видел, как они вырывают внутренности у еще живых противников, обматываются ими и в таком «облачении» продолжают сражаться...

Кейнкорт собрал военный совет. Времени на размышления не оставалось. Он полагал, что задача офирцев — задержать пиктов на западном берегу реки Тайбор до подхода основных войск Орды, что могло занять более четырех суток.

— Это немыслимо,— сказал Орт,— мы располагаем от силы пятью тысячами человек.

— Мои войска намерены выполнять союзнический договор,— заявил Вождь.— Все, кого я привел с собою в Ианту, немедленно пойдут в бой.

— Но даже в этом случае у пиктов будет двадцатикратное численное преимущество! — воскликнул король.— Ни один безумец не поведет людей на верную смерть! Соня, что ты скажешь на это?

Девушка, до сих пор не вмешивавшаяся в разговор, и теперь не торопилась с ответом.

— Двести тысяч против десяти,— наконец проговорила она,— это не просто неравные шансы. В такой ситуации можно только отступать. Идти не вперед, а назад, пока не соединимся с основными силами. Это займет вдвое меньше времени, чем...

— Отступить — то есть вывести из Ианты все войска и оставить ее на разграбление пиктам, а жителей бросить погибать без всякой защиты? Но это же...— Король не находил слов от возмущения.

— Не перебивай меня,— сказала Соня, обжигая его взглядом,— изволь дослушать. Войска уйдут вместе с простыми жителями. Пусть люди спасаются, не берут с собой никакого имущества и уходят через восточные ворота как можно быстрее. Аггасуви подойдет к пустому городу. Он собирается брать Ианту приступом, как те пограничные крепости... А брать будет нечего.— Она сухо усмехнулась.— Некого убивать, не над кем куражиться. Мертвый город. И доступные, открытые винные погреба. Праздновать победу можно сколько угодно, чем они и займутся незамедлительно.

— Что, вообще никакого сопротивления? — недоверчиво переспросил ее брат.

— Если даже Аггасуви пустит по нашему следу своих людей — а это ему удастся далеко не сразу,— продолжала Соня,— они нарвутся на движущуюся навстречу Орду. Но это позже. Пусть сначала Ианта станет для бешеных псов Аггасуви гигантской волчьей ямой!

— Безумно. Рискованно,— сказал Эйдан.— Надеюсь, Соня, ты знаешь, что делаешь. Но это неслыханно... Ты себе представляешь, как можно организовать подобный отход?

— Конечно.— Соня коротко изложила свои соображения.

Все время, пока говорила она сама и пока выслушивала возражения и вопросы остальных, Соня не могла избавиться от тревожного ощущения, как всегда при приближении опасности. Она подумала, что это совершенно естественно в такой ситуации: угроза была вполне реальной. Однако было и что-то еще...

Молчание. Один человек среди всех, присутствующих на Совете, не проронил ни слова.

— Ковент Гинмар,— обернулась к нему Соня,— в чем дело?

Он не слышал ее и, кажется, не видел. Перед его внутренним взором стояло невыносимое видение: красно-оранжевое пламя взметнулось до неба, воздух наполнился тлеющим пеплом. Языки пламени посреди руин, черные обуглившиеся дома, кирпичи, вываливающиеся из стен, пятно багрового дыма, наползающее на горизонт. Место, где ленивыми спиралями скручивался пепел, и ни трава, ни цветы не росли на растрескавшихся обугленных руинах, среди которых выли собаки и разносился пронзительный крик стервятников.

Участь преданного города, которому без остатка принадлежало его сердце.

— Гинмар,— повысила Соня голос, стараясь вывести его из оцепенения,— город — это не камни, нелюди, пойми это.

Его губы дрогнули в подобии горькой усмешки, но он не ответил.

Соню охватило раздражение. Что толку тратить драгоценное время на то, чтобы убеждать этого безумца, если нужно действовать быстро!

— Итак, если со мной все согласны, надо выводить людей немедленно,— жестко и властно произнесла она.— У нас нет времени на колебания. Поднимай войска, Эйдан.

То, что предлагала сделать Соня, действительно казалось неслыханным и почти неосуществимым. В течение дня сдвинуть с места население целого города от мала до велика, независимо от общественного положения и прочих немаловажных вещей, сделать это, не имея времени ни на какие объяснения, под угрозой паники, бунта и всеобщего недовольства,— дело нелегкое. Это и самой Соне было совершенно очевидно. Но иного выхода она не видела.

Ни Эйдан, ни Орт ей не возражали. Оба они свято верили в то, что она изрекает волю самих богов, с которыми способна непосредственно общаться. О, как бы Соне и самой хотелось в это верить!.. Но нет, она слишком хорошо помнила слова, которые любил повторять Ёно Ран: «У богов нет иных рук, кроме твоих собственных».