Потирает шею рукой, мечется взглядом из стороны в сторону. Его грудь под простой черной футболкой вздымается часто и тяжело. Он шокирован, я могу это понять.

Неожиданно его взгляд натыкается на холодильник, руки опадают вдоль тела, Саша застывает.

– Это он нарисовал? – хрипло, болезненно спрашивает он, наконец.

– Да, – у меня получается ничуть не лучше. – У него талант.

– Мой отец… он был художником.

Он касается одного листа пальцами, очерчивает изображение на нем, ведет к другим рисункам.

– У него прекрасное чувство цвета. Нужно отдать его в художественную школу. Знакомый отца возьмёт его, я договорюсь. А ещё у меня дома лежат профессиональные краски, Матвею понравится. Можно переделать спальню под его комнату. Или купим дом, сделаем ему настоящую мастерскую! – Саша все говорит и говорит, как в бреду, словно не понимает…

Слезы все не прекращаются, стекают ручьями по щекам, разбиваются о мои голые колени. Он не понимает, не понимает, не понимает!

– Матвею хорошо здесь. И мне тоже. Мы никуда не поедем.

Голова Александра резко дёргается в моем направлении. Его взгляд безумный, болезненный, глаза покраснели от влаги, которой он не дал выхода. В какой-то момент мне даже кажется, что он не понимает, о чем я говорю.

– Не поступай так со мной, – он неверяще мотает головой. – Ты… не можешь дать и сразу отобрать.

Саша делает шаг назад. Ещё один. И ещё. Пока не упирается в дверь, ведущую в другую часть дома. Закрывает глаза ладонью, сжимает их, словно прогоняя из них песок. У меня сжимается сердце. Мне хочется утешить его, пообещать то, что не исполню, дать ему надежду. Но это жестоко. Лучше так. Потому что я точно знаю, что лучше для сына и никогда не поставлю его на второе место.

– Пожалуйста, – наконец говорит он. – Пожалуйста, Лея.

Каждое слово отдается тупой болью. Потому что я хочу согласиться на все. Потому что тело, вопреки разуму, тянется к нему, желает заключить с ним союз и плевать ему на последствия. Но я помню слова отца: нужно слушать голову. Она не врёт. Поэтому просто мотаю головой и тихо подвожу черту.

– Наша жизнь здесь. Твоя – там. Просто не судьба, понимаешь?

– П#здец, Лея. Это п#здец, – он злится. Выпрямляется в полный рост, сжимает кулаки. – Но мы ещё посмотрим, – жёстко заключает он и размашистым шагом выходит через веранду.

Я остаюсь сидеть на стуле посреди пустой кухни. Словно прижатая прессом, раздавленная отчаянием и злостью. Почему все не может быть просто? Почему мы не достойны хорошего финала, где каждый из нас счастлив. Почему кому-то обязательно должно быть больно?

Я сижу, снедаемая острым желанием бежать за Александром, вернуть его, кинуться в его объятия и согласиться на все. Умираю от глупого чувства ответственности перед сыном, отцом, перед самой собой. Сотни раз проговариваю самой себе, почему нельзя, почему неправильно. Но все равно плачу, потому что хочу.

Что он будет делать теперь? Захочет познакомиться с сыном? Потребует видеться с ним? Будет давить на меня, чтобы я согласилась переехать? Он может.

– Дочь, – раздается за спиной. Я быстро вытираю щеки, будто отец не поймет, что я плакала по моим красным глазам. – Там этот твой псих такое вытворяет…

Я вскакиваю с места. Боже, что он натворил?

– Где?

– На грядках! – мне кажется, или отец почти смеётся?

Несусь мимо отца, теплиц и кустов смородины прямо к открытым грядками. Среди нескольких десятков рабочих сразу вижу высокую темную фигуру, одетую совсем не для работы в саду. Александр весь мокрый пыльный стоит на четвереньках и собирает клубнику в контейнер перед собой.

– Что… что ты делаешь? – нависаю над ним.

Он поднимает голову и щурится от солнца.

– Остаюсь.

Глава 49

– Как там трудотерапия для нашего подсудимого? – смеётся отец, подходя ко мне.

Я стою с чашкой чая на веранде и смотрю через стекло на Александра. Вот уже несколько дней он приходит с рабочими и с ними же уходит. Мы почти не говорили с того дня, как он решил остаться и попробовать проникнуться нашим стилем жизни. Каждый день он отрабатывает полный рабочий день, таскает саженцы, пропалывает грядки, собирает урожай, сортирует его, обрабатывает. К его коже прилип неравномерный "рабочий" загар, волосы торчат темными паклями, а лицо почти постоянно в пыли. Но никогда еще он не казался мне таким красивым.

– Что думаешь? – спрашиваю у отца.

– Он мне не нравится, – пожимает плечами. – А ты?

– Я люблю его, – прячу улыбку в чашке с чаем.

– Ну, тогда тебе не стоит слушать меня. Прислушайся к себе.

– Он хочет остаться. Познакомиться с сыном. Стать семьёй, – передаю папе наш недавний разговор.

– Ты уверена, что эта блажь с его стороны не пройдет через пару месяцев физического труда и палящего солнца? Не всем подходит такая жизнь.

– Знаю пап, но я почему-то верю ему.

Снова обращаю свой взгляд на мужчину с самыми голубыми глазами на свете. Даже отсюда я вижу его яркие озера, отвечающие на мой взгляд. Я улыбаюсь ему. Он улыбается в ответ.

Открываю стеклянную дверь и иду к нему. Он не шевелится, лишь сопровождает меня терпеливым взглядом.

– Не устал?

– Нет, – твердо говорит он.

– А как же твоя крутая должность в Москве?

– Я уволился.

– Квартира?

– Сдам в аренду. Останется для сына.

– Родные?

– У меня никого нет, кроме вас.

Подхожу к нему вплотную, заглядываю в голубые глаза.

– Пора познакомиться с сыном.

Эпилог

Александр

– Отправиться в Москву на машине было самым дурацким из твоих предложений! – фыркает одуванчик.

Она сражается с термосом в руке, пытается налить из него кофе, но тот расплескивается прямо на ее голые колени.

– А ребенку так не кажется, да, Пикассо? – обращаюсь к сыну на заднем сидении.

– Дурацкая, – снисходительно подтверждает он слова матери. – На самолете круче!

– И быстрее, – шипит Лея. – А так придется останавливаться на ночь где-то.

– Не где-то, а в Воронеже. Прямо возле парка динозавров! – нарочито громко говорю я.

– Что? Динозавров? – округляет глаза маленький художник.

– Ага, – широко улыбаюсь я. – Они там такие огромные, совсем как настоящие!

Матвей затихает на заднем сидении, я кидаю взгляд в зеркало заднего вида и вижу широкую улыбку на его лице. Динозавры его недавнее увлечение. Увидел документалку про раскопки и теперь грезит стать археологом. Хотя, после визита в Москву, надеюсь, вернётся к прежним художественным мечтам. У него талант.

– Хорошо ты придумал, – мягко улыбается Лея, сжимая мою руку на коробке передач.

– Ты ещё больше обрадуешься, когда узнаешь, что номер я снял