Эти слова были подчеркнуты двойной чертой, а под чертой шел не поддающийся прочтению абзац из пяти строк. Нечленораздельный абзац завершался обрывком фразы, который Ури все же удалось расшифровать:

«…мую суть предательства…»

После этого обрывка шла пустая страница, перевернув которую Ури нашел еще две записи:

«Странно, но на свободе мне что-то совсем не пишется. Впрочем, можно ли назвать свободой заточение в полуразрушенном замке в обществе злобного инвалида и доброжелательного идиота? Что же касается моей зачарованной красавицы, то она стала раздражать меня все больше и больше. И я ее, кажется, тоже».

Вторая запись была сделана лихорадочной скорописью, без соблюдения правил грамматики:

«Специально примчался в Гейдельберг среди ночи, чтобы записать. Нет сил носить в себе, жжет в груди, рассказать некому. Она не поймет, посмотрит молча, – я и не знал, что она умеет так молчать. Лучше бы закричала, было бы легче, а она молчит. Долго ли выдержу, не знаю. Но может, и не придется. Сегодня днем, нет уже вчера, я поехал сдавать мясо и на обратном пути наткнулся на Людвига. Вышло ужасно глупо, я собирался зайти в аптеку, Инге просила, но никак не мог припарковаться, все стоянки были полны. Пришлось колесить по городу в поисках стоянки. И вот, проходя по узкой улочке, в которой удалось пристроить фургон, я лицом к лицу столкнулся с Людвигом. Я узнал его сразу, хоть не видел больше шести лет, а он меня нет – я ведь немало потрудился, чтобы изменить свой облик. Во мне все внутри оборвалось и глаза залило потом, но я не шарахнулся, не побежал прочь, а ровной походкой прошел мимо, стараясь выглядеть невозмутимо.

На улочке было безлюдно, и хоть я шел не оборачиваясь, мне показалось, что я слышу за собой шаги. В том смысле, что шаги не удалялись, а следовали за мной, как будто Людвиг повернул и пошел обратно. Значит, до него дошло, что это я. Я не решился оглянуться, чтобы это проверить, а завернул за угол и зашел в зал с игровыми автоматами. Не зная, как быть, я купил жетон и начал играть сам с собой в какую-то дурацкую игру, – я летел на каком-то снаряде и сбивал по пути всех, кто попадался. Вернее, мне следовало их сбивать, но я так занервничал, что они сбивали меня. Но мне это было безразлично, потому что краем глаза я увидел, что Людвиг тоже зашел в игорный зал и стоит в проходе, пытаясь найти меня в темноте.

Я понимал, что он в конце концов меня найдет, и не удивился, когда услышал его шепот:

– Гюнтер, это вы?

Я не повернул голову на его шепот, смутно надеясь, что, если я буду все отрицать, он поверит, что ошибся. Он снова повторил свой вопрос и затих у меня за спиной. Я продолжал играть, делая вид, что ничего не замечаю. Он стоял так тихо, что на секунду мне показалось, будто он ушел. Я закончил игру и двинулся к выходу – и тут он подкрался сзади и схватил меня за локоть.

– Ничего не выйдет, Гюнтер, – я знаю, что это вы.

Тут я обернулся и глянул ему в глаза «Простите?»

– Не притворяйтесь, я знаю, что это вы, – я ведь так вас любил!

Я вспомнил случай с тетрадью, – как он заплакал, размазывая слезы по лицу, – и понял, что он от меня не отстанет. Тогда я спросил, тихо, неприветливо:

– Чего тебе надо?

– Вы не хотите повидаться с ребятами?

Он, значит, все еще с ребятами, играет в сыщики-разбойники с полицией. Я чуть не забыл – его ведь тогда не арестовали. Нас перевозили на новые квартиры и мы были в разных машинах. Почему, собственно, его не арестовали? Почему нашу машину перехватили, а вторую – нет? Странно.

– Как ребята обрадуются, что вы вернулись!

Вернулся – откуда? Наверно, у них кто-то распустил слух, будто я скрываюсь за границей. Ну и прекрасно, пусть ребята продолжают так думать. Я пригляделся к нему внимательней – это уже был не тот юнец с пухлыми щеками, который донимал меня своей несносной любовью. Он отрастил усы, вытянулся и погрубел, щеки впали, в глазах то и дело вспыхивал лихорадочный огонь, – потому, наверно, я и не узнал его портрет на полицейском листке. Я потом вечером нашел его портрет, удивляясь своей забывчивости, но там имя у него было совсем другое, значит у нас он проходил под вымышленным. Тоже странно.

Мысли мои завертелись быстро-быстро. Теперь уже я взял его за локоть и сказал доверительно:

– Я ни с кем не могу встречаться. Я приехал сюда всего на пару дней с очень важным заданием и мне строго-настрого запрещено вступать в контакт с кем бы то ни было. Ты понимаешь?

Он сделал умное лицо:

– Это насчет американских военных баз?

Я кивнул, хоть догадка была не Бог весть какая, – всему миру известно, что в наших краях расквартированы главные силы американской армии.

– Так что давай пока расстанемся, я не уверен, что за мной нет слежки.

Он как-то очень легко согласился и, не попрощавшись, зашагал прочь. Я дождался, пока он скроется за углом, потом зашел в аптеку и отправился кружить по городу, все время проверяя, не идет ли он за мной. Убедившись, что никто не сидит у меня на хвосте, я вывел фургон со стоянки и отправился домой. По пути от города до Нойбаха я пару раз сворачивал в боковые аллеи, но ничего подозрительного не заметил. Не останавливаясь, я проехал через Нойбах, пересек мост и начал подниматься к замку по горной дороге.

Я был так напряжен, что мой мозг отмечал разные мелкие детали, на которые при других обстоятельствах я не обратил бы внимания. И вот перед последним поворотом мне послышалось какое-то стрекотание, такой тихое, что его нельзя было бы расслышать на полном машин шоссе. Я завернул за скалу и остановился, не выключая мотор. Через полминуты из-за скалы вылетел Людвиг на мотоцикле, без шлема, с встрепанными от ветра волосами. Увидев мой фургон, он резко затормозил и с виноватым видом подъехал ко мне.

– Мы же договорились, правда? – рявкнул я. Вокруг было пустынно и я мог позволить себе роскошь орать сколько угодно.

– Я понял, что и сейчас вас люблю, – пробормотал Людвиг с несчастным видом, и я как бы некстати вспомнил, что его тогда не арестовали. Впрочем, это могло быть случайностью.

Но все равно, выхода не было, нужно было от него избавляться. Я решил взять его с собой в замок, а там уж придумать на месте, что с ним делать. Но вот куда девать мотоцикл? И я спросил, выявляя крайнее неодобрение:

– Кто позволил тебе ездить на мотоцикле? У тебя что, есть права?

– Да нет, я просто спер его со стоянки.

– Сейчас? Ты с ума сошел! Хочешь, чтобы за тобой сюда явилась полиция?

– Я не мог… я хотел вам сказать… – начал было Людвиг, но я уже понял, что надо делать.

– Живо, езжай вниз, оставишь мотоцикл на площади за мостом, а я тебя там подберу.

– А вы меня не бросите? – взмолился этот болван.

– Конечно, не брошу, раз пообещал. Давай, езжай!

Я подобрал его внизу у моста и вернулся обратно. Но я не мог привезти его в замок на глазах Инге, которая уже наверно беспокоилась, куда я делся. Поэтому я припарковал фургон в боковой аллее и повел Людвига к подземному ходу. Мне пришлось хорошенько с ним повозиться, – он изрядно струхнул, когда мы пробирались ползком в темноте, но потом успокоился и спокойно подождал, пока я ходил на кухню за ключом».