Но Ури сейчас было не до нее, – он весь сосредоточился на Яне, который тоже подошел поближе, не выпуская из рук чашку. Ури схватил чей-то освободившийся стул и, подсев обратно к роялю, стал играть в четыре руки с норвежцем и даже подпевать. Оказалось, что тот довольно точно произносит немецкий текст «Лили Марлен». Ян маячил где-то за левым плечом и с наблюдательной точки Ури нельзя было установить, куда он смотрит. Зато прямо перед носом Ури полыхал красный корешок тетради, и, не поднимая глаз от клавиш, он увидел сквозь полуприкрытые ресницы, как локоть Яна уперся в рояль, а пальцы его небрежно, как бы случайно, перелистнули страницы тетради, словно колоду карт. Перелистнули и медленно закрыли. После чего видимая часть Яна исчезла из поля зрения Ури, оставив там только чашку, очень белую на черном. Через секунду над белым, красным и черным возникло заостренное возмущением лицо матери, особенно эффектной в строгом костюме из серебристо-зеленого шелка, украшенном ниткой черных бус.

– По какому поводу вы устроили тут неонацистский праздник, господа? – спросила она тихо, но очень внятно.

И как всегда, когда она выступала в большом обществе, все вдруг замолчали, подтверждая этим молчанием ее правоту и право задавать вопросы. В ответ Толеф перешел на какие-то классические вариации, а Ури сполз со стула и растворился в толпе, выискивая глазами ускользнувшего куда-то Яна.

Чтобы придать смысл своим блужданиям по гостиной, он взял с буфета чистую чашку и направился к чайному столику. Оттуда он углядел широкие плечи и седой затылок Яна, застывшего у окна, за которым уже совсем стемнело.

Ури здесь больше нечего было делать, пора было убираться. Цель достигнута, горящая перчатка брошена к ногам противника, оставалось только ждать, на какие действия тот решится. Ури представил себя на его месте – он был бы уверен, что кто-то в гостиной за ним наблюдает. Небось, для того Ян и выбрал позицию спиной к залу, чтобы видеть в окне отражение каждого, кто вползет в поле его зрения.

Просчитав это, Ури попятился, смешался с потоком завершивших чаепитие, и, оставив чашку с недопитым чаем на буфете, выскользнул из гостиной. На пороге он все же не выдержал, обернулся и увидел, как мать приблизилась к Яну и взяла его под руку.

И только в этот миг он вдруг представил себе, что будет с ней, когда она узнает правду.

Когда Клара подошла к Яну и просунула руку ему под локоть, ни один мускул в нем не дрогнул. Ей даже почудилось, что у него остановилось сердце, такая странная неподвижность сковала его тело. Встревоженная, она потерлась щекой о его плечо и попыталась заглянуть в глаза, но в лице его тоже ни один мускул не дрогнул, словно он окаменел в приступе внезапного летаргического сна. Его немигающий взгляд был неотрывно прикован к темному окну, за которым не было ничего кроме исчезающих на горизонте последних бликов летнего дня.

– Эй, там, наверху! – шутливо прошептала Клара, стараясь скрыть внезапно охвативший ее страх. – В каких поднебесных высях вас носит? Не пора ли вернуться к нам, на землю?

Ресницы Яна дрогнули. Словно приходя в себя после глубокого обморока, он оторвал взгляд от окна и уставился на нее, не узнавая. Пытаясь и это обратить в шутку, она легонько постучала костяшками пальцев о его твердое плечо:

– Тук-тук-тук, это я, Клара! А ты кто?

Ян то ли вздрогнул, то ли встряхнулся, как собака, выходящая из воды:

– Я тот, которому внимала ты в полуночной тишине.

Клара засмеялась и накрыла его ладонь свободной рукой, – несмотря на то, что вечер был теплый, ладонь под ее пальцами оказалась совсем ледяная.

– Может, пойдем погуляем? – неуверенно предложила она, всем телом ощущая исходящий от него холод.

Не отвечая, он высвободил свою руку и медленно отвернулся от окна. Гостиная почти опустела, только молодой японец все еще пил чай, да супруги де Витри сердито пререкались по-французски. Ян направился к роялю, открыл крышку и начал бродить одним пальцем по клавишам, пытаясь подобрать какую-то мелодию. Клара пошла за ним и, облокотясь о рояль, стала наблюдать, как его палец безрезультатно мечется по клавиатуре.

– Чего ты добиваешься? – спросила она, наконец. – Скажи мне, я тебе помогу.

И качнулась было в его сторону, – обойти рояль и встать рядом. Но он перехватил ее второй рукой и вернул обратно:

– Нет, нет, оставайся там! Ты поможешь мне, если будешь стоять передо мной так, чтобы свет падал на твое лицо. Второй локоть тоже положи на рояль и чуть повернись в профиль.

Покоряясь его нервозному деспотизму, она выполнила его просьбу, оттолкнув в сторону какую-то подвернувшуюся под локоть тетрадь.

– Вот и отлично, как раз то, что нужно! – почти пропел Ян и довольно чисто сыграл куплет из «Лили Марлен».

– Ах, и ты туда же! – вспыхнула Клара, хотя, видит Бог, она вовсе не хотела ссориться с Яном. – Что ж ты не спел хором с этими наглыми мальчишками?

Ян видно тоже не был настроен ссориться. Он засмеялся, захлопнул крышку рояля и притянул Клару к себе:

– Не огорчайся, я просто хотел тебя подразнить.

Клара испуганно огляделась, и хоть в гостиной уже никого, кроме них, не осталось, попыталась вырваться: «Нашел, чем дразнить!»

Но Ян ее не отпустил, а придвинул к роялю еще один стул и усадил рядом с собой.

– Дай сигарету, – сказала она примирительно.

Он протянул ей пачку и, дождавшись, когда она вытянет сигарету, щелкнул зажигалкой и предложил:

– Знаешь, что? Давай пойдем в кабачок Патрика Рэнди, тебе там понравится.

– Это, что ли, тот художник, которого мы встретили вчера, когда везли миссис Муррей?

– Тот самый, хоть не решусь утверждать, что он художник. Впрочем, пошли, ты сможешь судить сама.

Кабачок Патрика Рэнди оказался некой инфантильной имитацией райского сада. Там было людно, дымно и шумно. В воздухе над головами гостей порхали десятки огромных разноцветных бабочек, поблескивая позолотой ажурных крыльев они парили под потолком, свисали со стен, кружили над стойкой бара.

– Любопытно, правда? – сказал Ян, безуспешно отыскивая глазами свободный столик. – Когда кича много, он может стать произведением искусства.

Тут к ним подскочил тот французский офицер, которого они встретили вчера на поле боя, когда везли миссис Муррей вверх по склону холма. Только сегодня вместо отделанного шнурами синего мундира на нем был белый клеенчатый фартук, повязанный поверх черной рубахи с распахнутым воротом. Любезно улыбаясь, он простер к ним руки и произнес хриплым баритоном:

– Патрик Рэнди, человек-бабочка приветствует вас!

– Что толку от вашего приветствия, если у вас тут сесть некуда? – поинтересовался Ян, на что человек-бабочка радостно замахал руками:

– Что вы хотите, сегодня вся Англия слетелась на битву при Ватерлоо! Однако для таких гостей, как вы, местечко всегда найдется.