Владику нравилось быть среди чиновников — среди этих самоуверенных, холёных и мордатых мужчин с убедительной речью. Вот так же в юношестве Владику нравилось быть среди «афганцев» с их понтами, трицепсами и стволами. Но не «афганцам» теперь сосали в саунах самые дорогие девочки, не «афганцы» ездили на сафари и покупали виллы. Не они победили.

Левон Ильич сообщил Владику, что мэрия приняла решение строить за городом нефтеперегонный завод (мэрия станет его соинвестором), и в зоне отчуждения НПЗ под снос уйдёт деревня Ненастье. Нефтяники не мелочатся, они заплатят за снос прилично — не меньше чем по миллиону за участок, а Левон Ильич проследит, чтобы они об этом не забыли. Левон Ильич даже подписал для банка поручительство от мэрии: пусть банк не боится выдать фирме Владислава Танцорова крупный кредит на выкуп участков в Ненастье.

С сентября 2007 года Владик трижды в неделю ездил в такую знакомую ему деревню и обрабатывал дачников. Каждый участок — триста или четыреста косарей навара, а то и больше: есть за что жопу рвать.

Владик отлично помнил, что с ним приключилось в Ненастье: как он приехал сюда с Танькой Куделиной, попытался её трахнуть, но она упрямо сопротивлялась, и в первый день у него ничего не вышло. На второй день он всё проспал, как мудак, а на третий день опять полез на девку, но тут на него будто с неба рухнул Сергей Лихолетов и отоварил по морде. Владик тогда струсил чуть ли не до обморока. Неприятно было осознавать, что Лихолетов восторжествовал над ним на глазах у Таньки, что Танька так и не дала ему, что Лихолетов и Куделина увидели его страх и позорное малодушие.

И Владик перелицевал воспоминания, чтобы не мучили, придумал всю историю заново и поверил в неё. Теперь дело выглядело иначе: он смело подбил клинья к подружке опасного командира «афганцев», привёз девку сюда, к ней же на дачу, раздел и почти поимел, но примчался разъярённый Лихолетов и отхуярил Владика, потому что был старше и натренированный.

Такие воспоминания не терзали душу, а тешили самолюбие, ведь сейчас Владик получил всё, к чему рвался в молодости, — деньги, девок и уважение. Комфортное настоящее помогло ему сделать комфортным и прошлое.

Он открыл калитку во двор Куделина с лёгкой добродушной насмешкой над своими подростковыми страстями. Да, дескать, были времена, когда его, Владислава Танцорова, могли побить за девчонку. Были времена, когда он заискивал перед тренером, старался, чтобы его заметили… Вон он, бывший тренер, — копает грядку на огороде. Всё поменялось: сейчас пусть тренер заискивает перед Владиком, чтобы тот выплатил нормальную цену за дачу.

Владик с интересом рассматривал Яр‑Саныча — поседевшего и сутулого, но сухопарого и крепкого, хотя и одетого в тряпьё. Владик испытывал некое удовлетворение, словно старость была Яр‑Санычу наказанием за то, что не оценил Владика в «Юбиле». Но Яр‑Саныч и сейчас не узнал Танцорова. Он остановился, опершись на лопату, и начал слушать Владика, странно шевеля бровями, будто пытался что‑то понять, а потом перехватил лопату и заорал:

— Ничего не продаю! Убирайся! Подонки! Вон отсюда!

После такого приёма Владику пришлось искать телефон Неволина.

Неволина Владик не принимал всерьёз. История с гранатой для него была ни о чём. Неволин — отстой. Денщик Лихолетова, не более. Лихолетов был мужик, суровый хер, жёсткий босс. Трахал девку, пока хотелось, потом сплавил денщику. А вот на Таньку посмотреть было бы любопытно…

Танюша испугалась, когда поняла, что покупатель Ненастья — Владик. Танюша не видела его уже лет десять, но слышала, что он дважды женат, у него дети, он руководит фирмой. Тане захотелось увидеть, каким он стал. Она не испытывала к Владику неприязни, даже наоборот — чувствовала вину и мягкое сожаление, что всё сложилось так нелепо. Ей казалось, что Владик вернёт ей что‑то нежное, будто ей по‑прежнему пятнадцать лет.

Танюша не рассказывала Герману о том, что у неё было с Владиком. Гере не надо об этом знать. И Герман, ничего не подозревая, привёл Владика на квартиру Яр‑Саныча подписывать документы о продаже дачи.

Владик сидел на стуле в стороне от Яр‑Саныча и украдкой озирался. Он злорадствовал, что Куделины живут так бедно: старомодный поцарапанный гарнитур с пыльным хрусталём, зашарканные ковры, пластмассовые люстры, жёлтые обои. Даже двустволка на стене в комнате какая‑то зачерствелая без стрельбы. Владик пытался скрыть ухмылку, типа «так и надо Таньке». Если бы тогда не кочевряжилась и дала ему, то жила бы сейчас, как сам Владик живёт: с мебелью из Италии, с плазменными экранами и стеклопакетами. (Владик не соотносил, что его благополучие — в первую очередь от жены.)

Но Таня, новая и взрослая, Владика заворожила. Её былое девичество словно раздвоилось на что‑то очень детское и что‑то очень женское. Владик с разных сторон присматривался к Танюше: она такая чистенькая, беленькая, тихая, послушная… Такую бы дожарить до румянца, раскрутить на крик.

И Таня тоже смотрела на Владика, но так, чтобы никто не заметил — в зеркало, на отражение в стекле, как‑нибудь искоса. Владик превратился в мужчину. Большого, как Гера. Но какого‑то одновременно развинченного и скованного, трусливо‑нагловатого. Таня вспоминала Владика возвышенным, одиноким, надломленным, а увидела ухватистого типа с сочными губами. Неужели Владик — как все? Вырос, освинел, распоясался… Гера не такой.

Это впечатление о новом Владике Танцорове подтвердило правильность Танюшиного решения продать Ненастье. Ничего нет, потому что ничего и не было — значит, ничего не надо, и пускай ничего не будет.

Владик запомнил новую Танюшу и решил при случае подкатить к ней. Случай подвернулся через полгода, когда Владик закончил перечислять деньги. Надо было подписать акт. Владик созвонился с Таней и пригласил её в ресторан «Калигула» — типа как завершить дело и сразу обмыть. А Германа Владик попросил не брать. Им с Танькой есть о чём поговорить наедине.

Танюша очень редко ходила в рестораны, и всегда с Германом. Ей было очень стыдно скрывать свою встречу с Владиком, но чистая правда: Герману совершенно не следовало знать об этом — он начнёт переживать. Танюша не стала одеваться по‑праздничному и пришла в «Калигулу» в будничном виде.

Заведение только называлось рестораном, на самом деле это был просто шалман, более‑менее приличный днём и разнузданный вечером, когда тут расслаблялись главари местной гопоты: играли в бильярд, курили кальян, бухали и смотрели стриптиз. Но Владик считал «Калигулу» крутым кабаком. Он часто зависал здесь с приятелями, занимая компанией отдельный кабинет: компания заказывала приватные танцы и приставала к официанткам.

Владик усадил Танюшу в знакомом кабинете за бархатной портьерой. Официантка Лёлечка принесла меню и понимающе улыбнулась Владику. У них уже выработалась эдакая ролевая игра: Владик подтягивал Лёлечку к себе, а она сопротивлялась. Однажды Владик даже зажал Лёлечку в женском туалете, но она выкрутилась — клиент уйдёт, если всё получит.

Танюше в кабаке было неуютно. Ей казалось, что Владик привёл её в какой‑то величественный храм, где всевидящий бог сразу поймёт, какая она грешница, и громогласно прикажет убираться вон. Танюша выпила вина, и ей сделалось ещё хуже — застучало в висках, затрепыхалось сердце.