Трогаемся дальше, только вид спереди теперь закрывает фургон… Смотрю на Неву – там и впрямь, то отставая, то выдвигаясь вперед, болтается уже знакомый катер. Приятно, что уж…

– А что это за китайские собаки там стояли? – спрашивает вслух один из вылезавших.

– Это не собаки, это ши-цза. Ши-цза не собаки, а полульвы-полулягушки. У правого – он самец – под лапой жемчужина, у левой – самки – детеныш. Сто лет уже тут стоят, – замечает Дмитрий. – Их ставили в древнем Китае у храмов и кладбищ, чтобы охраняли вечный покой усопших владык.

– Ага, как и сфинксы у Академии… Тоже покой фараонов должны были охранять.

– Да уж, тут теперь им самое место, кладбище с гуями охранять…

– Чего-чего?

– Гуй – это у китайцев демон-оборотень, дух умершего грешника.

– Гламурненько!

– И к месту. А как звучит! Вот вам гуй! Ни гуя нет! Гуево! Негуево!

– Огуели! Гуями обложили!

– С гуя рухнул!

– Ни гуя, ни гуя – а потом гуяк!.. И гуюшки, гуюшки…

– На гуя до гуя нагуярили?! Выгуяривайте к гуям! На гуя выгуяривать? Загуяривайте на гуй!

– Все! Принято на вооружение!

Пока трепались, проскочили мимо Нахимовского училища, где замерли в затишке пятеро пацанов в форменках; мимо «Авроры». Ползем медленно. Передняя БРДМ расчищает дорогу, распихивая в стороны стоящие как попало автомобили.

– В Нахимовском тож никого живых не видно.

– Их тут с первого дня уже нету.

– Как так?

– А клешники тогда еще тут десант выкинули, и всех пацанов, кто еще был жив, тут же под прикрытием десанта и вывезли. МЧС тогда им помогали на своих галошах, как раз и заметили, что в крепости люди. Мимо шли и попали под полуденный выстрел.

– Небось сразу догадались!

– Догадаешься тут…

Проходим по Сампсоньевскому мосту. Мертвецов становится заметно, и сильно заметно больше. Немудрено – шесть больниц, куча школ. А у нас с 1930-х годов всегда рядом с больницами размещали школы и гостиницы, чтобы было где раненых размещать, если что плохое произойдет, вокзал с его бомжами… Не толпа на Невском, но густо. Очень густо. И грустно – много мелькает грязных и окровавленных белых халатов, зеленых шапочек и медицинских костюмчиков веселых расцветок… Коллеги…

Первые признаки живых – шторы, свисающие из окон верхнего этажа Михайловской военной артиллерийской академии. Останавливаемся. Кто-то впереди пускает ракету, потом еще одну. Но никто не отзывается. Едем дальше.

Опер сидит как на иголках. Теперь вроде как он играет роль Сусанина – где-то рядом его пресловутая не то оружейная комната, не то тир. В карты не смотрит, – видимо, ориентируется и так. Колонна отходит от набережной, и мы премся в какие-то глубины не то промзоны, не то зоны железной дороги. Впереди слышна короткая пальба, проезжаем в распахнутые ворота.

Мертвяков внутри вроде нет. Выкатываемся шустро из автобуса. Кто-то в темпе захлопывает ворота, закрываются они, правда, с трудом – очень вероятно, что передняя БРДМ боднула их рылом и слегка погнула. Вяжут створки ворот куском веревки.

Дмитрий возбужден, аж скулы побелели. Похоже, не зря он у ворот крепости кого-то ждал и так и не дождался. Как бы не оказалось, что тут придется встретиться с тем, кого ждал…

Вокруг низкие, грубо сляпанные не то пакгаузы, не то мастерские. Те, кто ехал с нами в автобусе, рассыпаются по двору. Кроме «тойоты» на спущенных шинах ничего интересного во дворе нет. Тем не менее мужики уже довольно сноровисто берут территорию – и окна, и крыши – под контроль. Ильяс остался в БРДМ, Саша тоже, а вот Николаич присоединяется к нам. Дверь довольно новая, железная, но монетодворский «консервный нож» распахивает ее шутя.

Включаем фонари, но свет внутри и так есть. Пахнет…, очень знакомо пахнет. Вдобавок к запаху, характерному для посещаемых военными мужиками нежилых мест (оружейная смазка, гуталин, затхлость, туалет и немножко ногами для букета), еще и мертвечинкой с ацетоном отдает.

Замечаю на Николаиче ту самую готичную перчатку на левой руке. Держит ею помповуху.

Ну да, мое место, как всегда, в тылу.

Но никого нет. Вообще.

Пока не заходим в импровизированный тир. Явно пистолетный. Тут в длину зала метров двадцать – двадцать пять. В самом конце зала перевернутый стол. Из-за стола поднимается человек. Милиционер. Был милиционером. Сержантом.

Дмитрий выдыхает. Явно это не тот (или та), кого он боялся увидеть.

Милиционер так хорошо забаррикадировался, что сейчас не может вылезти.

– Доктор, упокой его из малопульки. Не нужно ему голову разносить, – просит меня опер Дима.

Ну отчего не уважить просьбу.

Подходим ближе.

Мертвяк поворачивается к нам и тупо пытается идти, да стол не дает.

Выстрел простой, дистанция детская.

Мертвец заваливается туда, где сидел в обороне.

Сержант успел собрать баррикаду из стола и нескольких ящиков. Тут же пустая бутыль от фанты, заплесневелые пирожки в полиэтилене. Никаких записок нет. И на теле никаких ран, мундир чистый. Только присмотревшись, замечаю аккуратно забинтованный указательный палец на левой руке. Не повезло парню…

А еще сержант собрал арсенал. Три пистолета Марголина и револьвер с необычной деревянной эргономической рукояткой. Несколько пачек патронов. Голубые с мелкашками и бело-черные с револьверными.

Дмитрий берет револьвер.

– Это что за вещь? – спрашиваю его.

– Хайдуров. Бурятский кольт. Шутка. На самом деле спортивный целевой револьвер ТОЗ-49. В свое время намолотил кучу золотых медалей. Если никто не против, я его себе возьму.

– Бери. И кобуру на бедро, чтоб как шериф. – Это Николаич ехидничает.

– Спасибо.

– Получается так, что пока четыре короткоствола. А где пистолеты-пулеметы?

– А, это вон та дверца. Только не обольщайтесь особо.

Комнатушка, обычный чуланчик, – тут она была за оружейку, отсюда покойный сержант и притащил патроны и оружие. Дима выволакивает ящик, покрытый буквально слоем пыли. Открывает.

Ничего не понимаю! Внутри лежит десяток металлических прямоугольных коробочек. Сантиметров этак тридцать в длину, десять в ширину и толщиной сантиметра три. С торца вороненой коробочки торчит массивный крючок. Какой-то дверной замок-переросток.

– Что это, Бэрримор?

– ПП-90 в сложенном состоянии. Сейчас я его… Вот сука, ну давай!

И в руках у опера коробчонка за несколько секунд возни с ней разворачивается в угловатый пистолет-пулемет с плечевым упором. Прицельные приспособы поднимаются тоже вручную.