Возможно, истина лежит где-то посередине между пессимизмом Гоббса и идеализмом Руссо. Историк, анализируя положение вещей в начале XXI века, абстрагируется от нравственной оценки, которая могла бы навести его на оптимистичные или пессимистичные размышления. Он просто фиксирует, что происходят изменения огромного масштаба и нынешнюю ситуацию можно было бы назвать переходной. Западную цивилизацию тянут в разные стороны как представления о святости брака, так и вызовы современного мира. Быть может, под покровами искусственных противостояний вызревает новый синтез противоречивых концепций? Молодежь вырабатывает новый общественный договор и пересматривает сексуальный пакт как его часть; в Европе этот процесс идет быстрее, в США медленнее. Женщины добились свободы как в области эротических отношений, так и в праве выполнять любую работу, и эта свобода существенно потрясла былые матримониальные основы. Разделение сексуального удовольствия и желания завести детей открыло новое необъятное поле возможностей и проблем. Потрясения сказываются на самых разнообразных аспектах жизни общества в целом. Профессиональное соперничество мужчин и женщин заставляет заново пересмотреть взаимоотношения в семье. Женщина не хочет жертвовать карьерой ради материнства и не желает в одиночестве заниматься воспитанием детей у домашнего очага. Двойной мужской стандарт не исчез целиком, особенно в Америке, но ему подрезали крылья, а порой женщины и девушки оборачивают его себе на пользу. Тирания — наслаждение и чуть ли не мистическое стремление к взаимному оргазму — еще больше расшатали институт брака. Он больше не воспринимается как единственно возможный способ воспитывать детей. «Гендерное» противостояние ужесточается, мужчины и женщины все более и более требовательны друг к другу. Молодые мужчины чувствуют себя особенно незащищенными: в период, когда исключительно высока потребность удостовериться в своей мужской состоятельности, они постоянно сталкиваются с самоуверенными девушками-ровесницами. Маргинальные группы, некогда отвергаемые обществом за то, что их эротические устремления никак не связаны с продолжением рода, ныне обретают права гражданства. Все это дополняет картину заката патриархальной семьи, столь мрачно представленную Шир Хайт.

В книгах нельзя описать будущего. Но мы можем осознать масштабность изменений, разворачивающихся на наших глазах. Женщины могут теперь без опаски молиться богу Наслаждения, но все ли они хотят этого? Культура состоит из множества слоев, наложенных друг на друга. Новый плодоносный слой не отменяет возможностей предшествующих, новшества не разрушают в один миг вековые традиции. В начале третьего тысячелетия, без сомнения, произошли серьезнейшие перемены. Наблюдатель, укорененный в своей эпохе, не может охватить всех причин и следствий — он может лишь непосредственно воспринимать изменения, особенно те, в которых самым наглядным образом проявляется столкновение противоборствующих сил. Однако современник пока не знает, по какому пути пойдет развитие и куда оно приведет. Будущее остается открытым, и предсказать его невозможно.

В 2004 году в нью-йоркском Метрополитен-музее была представлена выставка «Опасные связи. Мода и обстановка в XVIII веке». Акцент был сделан на чувственной атмосфере, царившей в одежде и декоративных искусствах Франции времен Людовика XV и Людовика XVI. Само название выставки, довольно едкие высказывания по ее поводу, опубликованные в «Нью-Йорк таймс» перед открытием, говорят о глубоком различии в понимании удовольствия, существующем между двумя культурными традициями. В пуританской американской культуре удовольствию выделено место где-то на задворках, тогда как культура страны — родины прав человека отчетливо окрашена в гедонистические и эпикурейские тона.

Неоконсерваторы и христианские фундаменталисты США — «нации с церковной душой», по выражению Честертона[529], клеймят «старушку Европу» в целом, противопоставляя ее духовному упадку американские нравственные и религиозные ценности. На самом деле их соотечественники разделены на два лагеря, между которыми находится болото нерешительных. В одном лагере — традиционалисты, опирающиеся на поддержку «библейского пояса» южных штатов, в другом — сторонники большей свободы, по преимуществу жители Нью-Йорка и северо-восточных штатов. Интеллектуалы и сторонники обоих лагерей разыгрывают нескончаемый римейк великого противостояния между духом терпимости, провозглашенным философами XVIII века, и чувством вины и греховности, что навязывали протестантская и католическая церковь в XVI–XVII веках. Душок «контрреформации»[530] витает над страной, где меньшинства пытаются приподнять колпак конформизма, нависший над ними. На нашем умиротворенном континенте пыл борьбы уже затих, и на первый план вышло стремление к единству. Несмотря на разногласия между Севером и Югом, Западом и Востоком, Европейский союз делает выбор в пользу оптимистического и жизнелюбивого завещания века Просвещения. В проекте Европейской конституции, предложенном в 2004 году, говорится о «культурном и религиозном гуманистическом наследии» без явного упоминания христианских ценностей. Можно понять, почему на континенте, где веками вплоть до 1945 года бушевали непрерывные войны, возникла тяга к согласию, миру и наслаждению радостями жизни. И здесь кроется еще одно существенное отличие от Соединенных Штатов, не знавших подобных потрясений: на территории США не было войн после Гражданской войны 1865 года и до 11 сентября 2001.

Две части западного мира различаются ви́дением жизни, счастья, наслаждения. Чтобы постичь причины различий, надо углубиться в историю каждой национальной культуры, изучить ее общественную и культурную символику. И в Европе, и в Америке царит дух индивидуализма, но он проявляется по-разному, потому что коренится в абсолютно разных системах общественных взаимосвязей и утверждает совершенно разные ценности. В Северной Европе дух индивидуализма сочетается с развитой гражданской сознательностью, мощным чувством принадлежности к коллективу и большой терпимостью в эротическом отношении. Во Франции сильнее проявляется эгоизм и отказ следовать установлениям, но он же определяет стремление к свободе нравов. В Cоединенных Штатах, как и в Скандинавии, индивидуализм сочетается с развитым чувством принадлежности к группе, но он не ведет к сексуальной свободе, хотя меньшинства громко заявляют о своих правах.

Что касается нарциссизма, то он царит всюду. Однако и здесь различия существеннее, чем сходства. По нашу сторону Атлантики нарциссизм утверждается как желание жить счастливо здесь и сейчас, а по другую сторону он связывается с представлением о хрупкости собственного «я», вынужденного вписываться в «культуру выживания», и приводит иногда к настоящим патологиям психики. Ценности гедонистов