бросился на него и атаковал. Стал бить руками и ногами. Вставая, Ранзор лениво защищался всего одной рукой, но поднявшись, начал мастерски уклоняться от каждого выпада. То отводил удары, небрежно толкая Макса в грудь, или бил в предплечье, чтобы удар пролетел косо, то пинал в колени, отчего ноги Макса подгибались, он спотыкался, а между ударами успевал получить хлёсткую пощёчину. И делалось всё это с издёвкой, незаметно, так между делом и словом, играючи, как взрослый дядька, что иногда даёт шпане леща в виде подзатыльника или пинка под зад. Но даже от этой небрежности Макс выматывался, всё больше отставал от ритма драки и падал под шквалом титанических ударов, но обжигающая ярость заставляла атаковать снова и снова.

Ранзор поймал одну его ручонку, затем вторую, скрестил и подтянул к себе.

— Здравствуй, Азалия! — Любовно обронил он.

Макс зарычал в ответ, в его руке возник кинжал из чёрной кости, но тут ему в живот врезалось колено. Макс простонал, скрючился, и колено садануло по лицу. Макса отшвырнуло на полметра.

Он не успел подняться, как Азалия уже выпорхнула из него с чёрным кинжалом в руках прямо на Ранзора. Но что-то её остановило. В воздухе, в этих чёрных парах на руках и ногах Азалии возникли кандалы и путы, и приподняли её в воздух. Ранзор усмехнулся.

— Анна, разберись с ней!

С вытянутой рукой из слоя мрака вынырнула Анна и мановением руки подтянула Азалию к себе, и вокруг них стал особенно сгущаться чёрный пар, которому, казалось, Азалия не могла сопротивляться. Но она успела судорожно махнуть рукой в сторону Дамира, как бы разорвав его оцепенение, прежде чем вместе с Анной скрылась в черноте.

Макс и Дамир было кинулись к Азалии, но перед ними вдруг вспыхнули красные огни.

— Надеетесь победить? Вы? Вдвоём? — Спросил Ранзор, улыбнулся и щёлкнул пальцем.

Тьма, что стеною окружила водоём, уже не просто извивалась и дышала, но стала выпускать демонов, проказников, безымянных, черновенов и прочий заражённый люд.

— А кто сказал, что нас двое? — Спросил Дамир и хлопнул в ладоши над головой, выпустив силовую волну, что опрокинула всех зомби, а из земли вылезли десятки порождений камня, целые отряды големов начали на равных биться с заражёнными.

Какое-то время Ранзор растерянно оглядывался, а Макс и Дамир смотрели то друг на друга, то на Ранзора, то на бойню, что началась вокруг.

Затем Дамир нарастил себе и Максу броню, обзавёлся каменным клинком и бросился на Ранзора, но пары тут же сковали и вознесли Дамира.

— Ты ещё мне сгодишься. Пусть Аннушка пока посторожит тебя, но не волнуйся, она не разольёт масло. — Сказал Ранзор и мановением руки швырнул Дамира куда-то в темноту, откуда выползали все зомби, проводил взглядом и повернулся к Максу.

— А что до тебя, злостного обманщика, мелкого жулика… — Не договорив, он вспыхнул красной молнией и врезался Максу в грудь так, что тот отлетел, но ещё до того как упасть, молния прямо на лету серией ударов швыряла его из стороны в сторону.

Макс оказался лежащим на спине, а Ранзор стоял над ним, продавливая грудь. И давил всё сильнее и сильнее. Макс схватился за эту ногу, стараясь вырваться, но лишь дёргался и извивался, словно червь. Эта ступня передавила слишком много жизней.

Макс оставил попытки и расслабился, глядя Ранзору прямо в глаза и расширяя брешь в душе.

— Смерть придёт, и у неё будут твои глаза! — Прохрипел он.

— Что за бред! — Ранзор оскалился и надавил ещё сильнее.

Грудь Макса налилась тяжестью, лицо побагровело, а глазам стало темно.

— Я вижу… вижу свет. — Макс вытянул руку, словно что-то щупая в воздухе.

И Ранзор тут же схватился за своё сердце.

— Прекрати! — Закричал он и вдруг отпрянул, схватился за сердце обеими руками и, пошатываясь, стал отходить, выть и постанывать, как-то странно кряхтеть.

Тогда Макс поднялся и начал преследовать, искать его глаза, как бы он не отворачивался. Макс начал читать вслух строки, которые увидел в глубине чужой души.

— А помнишь, ты призналась мне в любви?

То было осенью, мы баловались Бродским…

И всю тебя я обожал, молил — поэзии меня ты научи!

А ты сквозь смех дарила спрятанные в рифмах строчки…

Ранзор схватился за голову, стал ею мотать, кричать, глаза его вспыхнули безумием. Он запыхтел как разъярённый бык, глядел куда-то под ноги, что-то вспоминал, затем метнул взгляд в Макса и столь же яростно бросился на него. Но его подкосило, и он пролетел мимо.

— То было на восходе дня, то был вечности момент…

Мы распивали кофе, пели, прыгали, бесились…

Ты разжигала во мне танго, словно я твой инструмент…

Мы обнимались и смеялись, падая в бессилье…

Ранзор снова завопил, стал оглядываться, выставив руки вперёд, и ходил как пьяный или даже слепой, ничего не видя и не слыша, кривя лицо, где эмоции сменяли друг друга, то плакал, то начинал смеяться, то плотно сжимал челюсти и скрежетал, рычал и махал руками.

— Мы созерцали наши души, не отрывая взглядов…

Там смешались уроки акварели и чтения классических романов…

А после, включалась камера, записывался фильм…

И я массировал твою стопу, сначала пальцами, затем губами… языком…

Мы познавали наши души прикосновениями тел…

Это была наша пьеса, это был наш удел.

Ранзор закричал как сумасшедший, словно в приступе и рухнул на колени, рыдал и судорожно трясся.

— Ведь этот стих ты так любил читать Анне, правда, Артём? Я видел этот сон в черноте. Ведь ты был человеком! Я знаю, ты меня слышишь! Вернись и останови это! Ранзор всего лишь придаток эмоции, который можно и нужно выключить! Давай, сделай это! Подави его, ну!

Ранзор зарычал, но вдруг застыл, оцепенел, встретившись взглядом с Максимкой.

— Ты был одержим желанием стать человеком, так будь же им! Насладись болью разбитого сердца! — Процедил Макс, и все чувства в Ранзоре пробудились.

Макс видел это внутренним оком. Всё это чувственное пламя, что вырвалось из самого сердца страстной натуры поэта, сжигало Ранзора. Все эти заветные первобытные эмоции, ощущения и впечатления, ещё не переработанные сознанием. Чистый разрывающий душу огонь, что может испепелить саму вселенную, лился прямо на голову. Вся утраченная любовь мира, потерянный смысл бытия, красота и сила жизни, щемящая нежность первой любви, страх и отчаяние при мысли об её потере, вся нравственность и благодетели, не доступные Ранзору, все двери человеческого духа в один миг распахнулись, но вместо благоденствия и блажи вызвали страшные судорожные боли и истошный вопль приговорённого к смерти. А затем он упал