ибо шипели, касаясь серой кожи. Глаза вспыхнули, она начала сопротивляться, отталкивая руками и ногами, и каменная плоть царапала и обдирала кожу. А когти вдруг вонзились в спину, разливая свой яд до самых костей, но и тогда Макс не отступил, а наоборот лишь крепче стиснул в объятиях и всё требовал её губ, и целовал их.

Целовал так, словно от этого зависела его жизнь, а так оно и было. Но сердце Тэссы не билось, а его собственное угасало, и всё же он решил им поделиться. Представил в мыслях это прекрасное, отчётливое биение жизни и самой любви, стал множить его и наполнять им Тэссу.

А когда, наконец, эта тихая мелодия заиграла в ней, Макс прислушался и словно заново родился, впервые ощутил жизнь, как и саму Тэссу и всё прекрасное, что делало её настоящей, всю её душу и внутренний свет, такой закрытый и такой недоступный, и фиолетовые раковые поражения, что его окружили.

Макс потянулся к свету, весь заразился им и стал рассеивать её душевные раны и надрывы, и когда ничего подобного не осталось, только тогда он обратил внимание на себя, каким нагноением он оказался сам. Макс обрушил весь испепеляющий пламень и на себя, чтобы изжечь последний чирей, высушить оставшуюся желчь. Но чья-то рука остановила это и всё спуталось.

Но куда бы подевался яд? Он засасывался брешью в душу Макса, тогда как весь свет покидал его, но это уже было не так страшно. Макс был готов весь раствориться в Тэссе, что значило отдать ей лучшее, отдать всю человеческую нежность, страсть, силу, смелость, поддержку и искренность, какая только была в Максе, подарить Тэссе всё кипение чувств, чтобы она осознала этим поцелуем, каково быть человеком. Макс находил себя, познавал жизнь и саму Тэссу.

Фиолетовый огонь в глазах переливался жёлтым, красным, оранжевым и остался в золотисто-медовых тонах. Все ядовитого окраса вены сгинули, а тело вновь возвращало привычный облик молодой, прекрасной, улыбчивой, рыжеволосой девушки.

Звериные укусы стали походить на поцелуи и обрели спелость, сок и мякоть самых чудесных фруктов и ягод, что расцветали прямо на губах и языке. Дыхание вновь стало горячим, а чувства вырвались из клетки и вспорхнули.

Тэсса почти вернулась и вместе с Максом утолила внутренний голод познания, то невыразимое ни в жестах ни в словах неописуемое чувство, что просыпается в тебе в момент рождения. Его нельзя осознать или определить, но порой оно накатывает, и ты всё силишься его удовлетворить. Но так и не можешь отыскать покоя долгие годы. А затем это вдруг происходит, и ты обретаешь нечто большее, чем просто смысл. Ты обретаешь себя.

И всё, что Макс отдал, он получил в многократно большем объёме. Тогда всё вернулось, вернулось чувство реальности, и Макс слегка отодвинулся от Тэссы, глядя ей прямо в глаза и истекая кровью. Отвернулся и шагнул во тьму сражения, чтобы вновь встретиться с бурей лицом к лицу.

* * *

Ранзор всё так же возвышался над Азалией и ковырялся в ней острием косы, раны от которой разъедали её и заставляли вздрагивать и трястись.

— Я бы мог смотреть на это бесконечно, но у меня нет столько времени, и я хочу задать последний вопрос. Ведь ты должна была понимать, что тебе не хватит сил прикончить меня, так к чему был этот цирк?!

— Да просто… мне нравится… злить тебя! — Азалия усмехнулась.

— Глупо! — Сказал Ранзор.

И, подняв косу, вонзил в грудь. Всё тело обратилось в пепел и развеялось по водоёму чёрными парами.

* * *

Вот что видел Макс, пока брёл сквозь битву, где неживые и каменные создания уничтожали друг друга. Тысячи и тысячи заражённых и все, как на подбор, слепая одержимость, никакого мышления, взгляды в никуда и всё, что противоречило их миру, они просто отрицали. И когда единственно живой во всей округе Макс проходил рядом с ними, они морщились и отворачивались, упиваясь битвой, которую их примитивный разум диктовал продолжать.

Макс остановился, когда битва оказалась где-то позади. Её шум утих, а от солдат остались лишь силуэты в тумане. И Макс почувствовал, что он там, где и должен быть.

Вокруг в этом пепельно-дымном тумане стали мелькать и потрескивать красные всполохи молний. И после каждой Макс вздрагивал, одежда рвалась, а на теле оставался порез. Скоро вся одежда стала рваной и алой. Но Макс не пытался спастись, бежать или сопротивляться, он отдавался этой боли и внутренне разглядывал нарастающие ощущения и чувства. Чем они отзываются? Для этого нельзя было бежать, но принять это состояние, окунуться и вобрать было необходимо.

Впереди снова мелькнул красный всполох, и что-то горячее и багровое застило взор. Это кровь потекла со лба. Но была ли это просто кровь? Макс протёр её пальцами и облизнул. Ты выпускаешь себе кровь, и яд покидает чашу, которой ты являешься, чтобы нечто совершенно новое заполнило тебя на пути становления кем-то иным. Так ты купаешься в своей крови, а значит и в крови всех, кто был до тебя. Ты обретаешь всю первобытную силу и знание предков. Ты видишь в себе ненависть и страх, ты видишь хворь и счастье, ты видишь всё и понимаешь, они тебе не враги. Всё определяется лишь твоей волей. Тебя озаряет истина. Инсайт. Станешь ли ты богом или пробудишь в себе зверя, питающегося разрухой, что призывает внешние силы против тебя самого и остального мира? Ты можешь выбирать, что угодно и когда угодно, и никто не смеет делать из тебя раба, если ты сам этого не возжелаешь.

Молнии исчезли, а голос из тумана прошептал.

— Умри!

Что-то острое кольнуло грудь. Воткнулось в сердце и душу. Это была коса. Из сердца хлынула кровь, а душа покрылась бесчисленным множеством сигаретных ожогов, они разрастались тонкими пепельными линиями.

Макс вздрогнул, простонал, сморщил лицо, изо всех сил стиснул зубы. А затем упал. Кровь начала стекаться под ним в лужу. Отчётливо-красная. Такая живая и настоящая, что хочется прикоснуться, попробовать на вкус.

* * *

Обычный осенний день начался тёплым утром. С земли вздымались пары, и оттого всё было в тумане. Стояло бабье лето.

Макс встал за несколько часов до похода в школу в пять утра, что, по его мнению, было идеальной порой для горячего крепкого кофе с кусками кукурузного хлеба щедро вымазанного шоколадной пастой с ломтиками бананов. И чтения стихов — Маяковский, Есенин, Китс, Шелли, Байрон, Блейк…

Макс открывал окно и любовался городом со второго этажа. Когда солнце только