Возможно, Эдвард чувствовал себя дома, однако он уже не был Остином. Согласно завещанию, он должен был взять фамилию своих благодетелей. "Теперь мы все Найты, — возмущалась Фанни, дочь Эдварда, — вместо старых добрых Остинов. Ненавижу!!!!!!" Джейн переживала гораздо меньше. "Полагаю, — сдержанно писала она, — я должна научиться писать более изящное "Н"". Она не испытывала особых чувств к семейству из Годмершэма, за исключением самой Фанни.

Теперь Фанни жила всего в десяти минутах ходьбы от тетки. Она так описывала большой особняк в Чотоне: "Красивый старый дом, построенный, как мне кажется, задолго до Елизаветы I". Она была права, но лишь отчасти. Найты купили землю, на которой стоял дом, в апреле 1551 года, и приблизительно в 1583-м Джон Найт заменил средневековый главный дом поместья особняком, который до сих пор сохранил многое от Елизаветинской эпохи. Найденная в доме железная задняя стенка камина с инициалами "JK" и датой "1588", вероятно, была изготовлена в память о финансовом вкладе Джона Найта в кампанию против испанской Армады. Строительство дома продолжалось с перерывами вплоть до 1660-х годов, когда были добавлены два крыла из красного кирпича. Поговаривали, что в зале и на галерее водились привидения. В начале восемнадцатого века Элизабет Найт затеяла новую реконструкцию, а после того, как она умерла бездетной, поместье перешло к ее кузену, Томасу Броднаксу Найту из Годмершэм-парка.

Для детей Эдварда большой дом был волшебной, готической площадкой для игр. Там "столько старых кривых коридоров, которые очень интересно исследовать, — писала Фанни, — и часто, когда мне казалось, что я нахожусь далеко от какой-то части дома, обнаруживался ведущий в нее проход, и я не знаю, когда окончательно разберусь в этих многочисленных запутанных переходах". "Очень интересно, — продолжала она, — следить по портретам за родословной Найтов и всех семейств, которые в старину владели этим поместьем… у нас нет недостатка в развлечениях".

В доме было полно очаровательных старинных безделушек, и Фанни писала, как в один из дождливых дней рассматривала "папины редкости". Главный дом в Чотоне был, наверное, более романтичным, чем в Годмершэме, но в то же время менее комфортным. "Мы чуть не замерзли в холодном и пустом старом доме", — писала Фанни в своем дневнике в апреле.

Когда Эдвард с детьми жил в поместье, обитатели главного дома и коттеджа постоянно общались. "Я пришла в Б. Дом между тремя и четырьмя и час провела в приятном безделье", — пишет Джейн в 1814 году. "Мы впятером прогулялись по огороду и вдоль Госпорт-роуд, а потом все вместе пили чай". А вот еще: "Мы очень хорошо ладим, очень часто ужинаем вместе и каждый день видимся в то или иное время". Даже когда Эдварда с семьей не было в поместье, Джейн "любила гулять по окрестностям — иногда до Чотон-парка, благородной буковой рощи, куда можно дойти пешком".

Родственницы Эдварда всегда радовались приезду своего благодетеля в Чотон. "Он веселится от всей души, чего любой родившийся в Хэмпшире Остин может только желать", — одобрительно писала Джейн. "Главный дом ему не безразличен… он говорит об устройстве нового сада… нам нравится, что он доказывает и укрепляет свою привязанность к этому месту, улучшая его".

Рядом с домом находилась церковь, и ближайшим соседом — прямо через дорогу — был приходской священник, мистер Папиллон. Семья Остин поддерживала иллюзию, что однажды он женится на Джейн. "Я счастлива сообщить тебе, что мистер Папиллон скоро сделает предложение, — пишет Джейн в последний год своей жизни, — предположительно, в следующий понедельник". "В его намерении можно больше не сомневаться, ни в малейшей степени", — добавляет она, поскольку было замечено, что он подыскивает себе новый дом.

В таком большом хозяйстве, как у Эдварда, прислуга постоянно менялась, что служило обильным источником сплетен, развлекавших всех соседей, в том числе Джейн. Одной горничной, несмотря на "чрезвычайное трудолюбие и чистоплотность", пришлось оставить место, потому что "она не могла ужиться с мужчинами из числа слуг. Она влюбилась в мужчину — и, похоже, потеряла голову". Личная жизнь слуг считалась ответственностью их работодателей. Например, миссис Дигвид из Стивентона "расстается и с Ханной, и со старой кухаркой; первая не отказывается от своего возлюбленного, мужчины с дурным нравом, а вторая виновна лишь в том, что всегда недовольна". Бедная Ханна — она лишилась работы из-за того, что хозяйка не одобряла ее возлюбленного!

С августа 1814 года Эдвард на протяжении двух лет сдавал главный дом поместья в аренду своему брату Фрэнку. Впоследствии жители деревни вспоминали, как "милый пес" по кличке Линк каждое утро "шел за молоком в Чотон-хаус вместе со слугой из коттеджа, Уильямом Литлвортом". Линк нес домой в зубах бидончик с молоком.

Этот Уильям Литлворт поступил на службу в Чотон-коттедж в возрасте двадцати одного года на должность слуги, о котором давно мечтали женщины из семьи Остин, и Джейн считала его "миловидным парнем, воспитанным и тихим и, похоже, подходящим". Он приходился кузеном Литлвортам из Стивентона, семье няньки, которая воспитывала маленькую Джейн. Как выразился ее племянник, Джейн снова оказалась "среди своих". Доставка молока из главного дома занимала не все время Уильяма Литлворта: он ухаживал за помощницей кухарки, Мэри Гудчайлд, на которой в конечном итоге женился.

Нередко Фанни и Джейн вместе проводили целый день в большом доме. "Тетя Джейн все утро была со мной… Мы с тетей Джейн провели чудесное утро… Тетя Джейн провела со мной утро и читала "Гордость и предубеждение", — такие записи постоянно встречаются в дневнике Фанни. Поэтому тем более удивительно, что по прошествии многих лет Фанни проявила явную холодность к Джейн, написав ужасное, снобистское письмо о тетке, с которой когда-то была так близка. Судя по сердечному тону сохранившихся писем Джейн к Фанни, поведение племянницы выглядит странным и гадким. Но предпосылки к этому можно обнаружить еще в 1810-х годах. Джейн гордилась коммерческим успехом своих книг, но в письмах к племяннице упоминала о нем лишь вскользь: "Поскольку ты слишком возвышенна, чтобы заботиться о деньгах, я не буду мучить тебя подробностями".

"Да, моя хорошая, — начинается печально известное письмо Фанни, — это чистая правда, что тетя Джейн по ряду причин была не такой утонченной, как следовало бы по ее таланту". Остины, по словам Фанни, "были небогаты, и люди, с которыми они главным образом общались, были отнюдь не тонкого воспитания, короче говоря — не более чем mediocres[70] и… в смысле утонченности стояли на том же уровне".

Здесь мы видим не только чистый, весьма прискорбный снобизм, но также конфликт поколений. Джейн Остин принадлежит к более грубой и свободной георгианской эпохе, тогда как ее племянница, прожившая достаточно долго и превратившаяся в чопорную викторианскую даму, отвергает манеры предшествующего поколения, в том числе любимой тети. Кроме того, письмо демонстрирует пропасть между двумя ветвями семьи, мостик через которую был перекинут только в тот момент, когда Эдварда отделили от братьев и сестер и пересадили на более плодородную почву Кента. Фанни называет мать своей приемной матери в Кенте "дражайшей бабушкой". Но родная бабушка, миссис Остин в Чотоне, никогда не удостаивалась подобных ласковых слов. После смерти Джейн две ветви семьи, из Хэмпшира и Кента, Остины и Найты, будут бороться за контроль над памятью Джейн и ее наследием. Но разногласия начались еще при ее жизни.