Действительно, в конце концов Джейн написала пародийный "План романа, в соответствии с намеками, поступившими от разных лиц" — собрание неправдоподобных советов, которыми ее донимали добровольные помощники, исполненные благих намерений, но совершенно бесполезные. Вот героиня этого воображаемого пародийного романа: "безупречный характер, совершенная в своей доброте, мягкая и чувствительная". Она путешествует по всей Европе, чтобы обеспечить постоянную смену декораций, и "куда бы она ни отправилась, кто-нибудь в нее влюбляется". Драматизм повествования усиливается нехваткой у героини денег. Вынужденная "работать ради хлеба насущного", она попадает в бедственное положение — "истощенная до состояния скелета и время от времени умирающая от голода". И только в самом конце романа, в самый последний момент, героиня случайно "попадает в руки героя".

В отличие от этой неправдоподобно совершенной женщины, самая известная героиня Остин имеет явные недостатки. Джейн описывала Лиззи Беннет как самое "очаровательное существо, которое только появлялось на страницах книги", и гордилась своим творением. "Не знаю, как я буду терпеть тех, кто в конечном счете не полюбит ее", — писала она. Однако были и те, кому не нравилась Лиззи и кто полагал, что истинная героиня не должна быть такой многословной. Только "полное отсутствие вкуса", считала коллега Джейн, писательница Мэри Рассел Митфорд, "могло произвести столь дерзкую, столь практичную героиню".

Самые проницательные читатели Джейн, такие как Уильям Гиффорд, редактор "Ежеквартального обозрения", прекрасно поняли ее замысел. Гиффорд называл "Гордость и предубеждение" "очень милой вещицей. Ни темных коридоров, ни тайных комнат, ни завывания ветра в длинных галереях, ни капель крови на ржавом кинжале — все это теперь стало уделом камеристок и сентиментальных прачек".

Джейн предпочитала описывать людей, похожих на тех, кого она знала в реальной жизни. Не менее известен, чем ее романы, маленький изящный пассаж, в котором она описывает процесс творчества. Остин сравнивает свои произведения с миниатюрами на слоновой кости — "они не более двух дюймов в ширину, и я пишу на них такой тонкой кистью, что, как ни огромен этот труд, он дает мало эффекта". Некоторые считали ее произведения настолько "реалистичными", что отказывались признавать их творчеством. Например, в 1818 году журнал "Британский критик" сообщал, что "ей, похоже, очень недостает воображения любого рода". Действительно, она "как будто описывает людей, с которыми встречается каждый вечер, в каждом респектабельном доме… и рассказывает о таких случаях, которые, вероятно, происходили, в то или иное время, в половине семейств Соединенного Королевства". И действительно, Джейн с фотографической точностью регистрировала окружавший ее мир. Критики обнаружили у нее всего две фактические ошибки. Во-первых, в "Эмме" яблоня зацвела в июне. Во-вторых, в "Мэнсфилд-парке" мопс леди Бертрам, которого она называет просто "мопс", несколько раз меняет пол, хотя не исключено, что это сделано намеренно. Возможно, Джейн сознательно изобразила леди Бертрам до того бестолковой, что она не понимает, какого пола ее домашний питомец (а также слишком ленивой, чтобы придумать ему — или ей — кличку).

Вымышленный мир Джейн был сконструирован настолько безупречно, тщательно и прочно, что его отвергала Шарлотта Бронте, еще одна блестящая и необычная писательница, принадлежавшая к следующему поколению. Бронте охарактеризовала "Гордость и предубеждение" как "тщательно отгороженный, хорошо ухоженный сад с ровными бордюрами и нежными цветами; ни хотя бы одной яркой, дышащей физиономии, ни открытых просторов, ни синих гор, ни серебряных ручьев. Я бы не хотела жить с этими леди и джентльменами в их элегантных, но закрытых на все замки имениях". Развенчание Остин она заканчивает словами, что "эти наблюдения, наверное, будут раздражать". Да, Шарлотта Бронте, они действительно раздражают, поскольку вы вряд ли смогли бы написать "Джейн Эйр", если бы до вас Джейн Остин не создала того, что достойно развенчания.

Последнее слово в этом споре, возможно, принадлежит Г. К. Честертону:

Осенью 1812 года Джейн договорилась с Томасом Эджертоном о публикации "Гордости и предубеждения". Должно быть, продажи "Чувства и чувствительности" впечатлили издателя, поскольку теперь он предложил Джейн условия, которые на первый взгляд казались лучше. Сделка предусматривала не комиссию с продаж, а покупку авторских прав. Эджертон предложил не 150 фунтов, на которых настаивала Джейн, а 110, что выглядело достаточно лестно. "Мы не можем оба остаться довольными, — скромно писала она, — и я совсем не удивлена, что он решил не слишком рисковать".

Джейн радовалась заключению сделки еще и потому, что она "освобождает Генри от многих хлопот" — брат снова взял на себя роль ее агента. У Генри были другие заботы — заболела его очаровательная Элиза. Как и у матери, у нее обнаружилась "выпуклость" в груди. Природная жизнерадостность не позволяла ей признаться, что она смертельно больна: "по моему виду не скажешь, что меня что-то тревожит". Джейн решила продать права на роман отчасти ради того, чтобы избавить Генри от необходимости гоняться за издателями, как это было раньше.

Но с точки зрения бизнеса это решение оказалось крайне неудачным, поскольку теперь Эджертон хорошо зарабатывал на Джейн. На этот раз он, зная, что риск более чем оправдан, не стал медлить с публикацией нового произведения. Оба понимали, что роман великолепен. 27 января 1813 года в Чотоне Джейн получила "из Лондона свое дорогое дитя"; наконец она держала в руках отпечатанный экземпляр "Гордости и предубеждения".

В тот вечер соседка по имени Мэри Бенн, сестра обедневшего священника, пришла на ужин к дамам семьи Остин. Джейн пишет, что потом они расположились у камина, и "я прочла ей половину первого тома", не называя имени автора романа. "Она была изумлена, бедняжка!.. похоже, ей очень понравилась Элизабет", — делилась своими впечатлениями Джейн. Судя по рассказу о вечере с мисс Бенн, Джейн и ее мать читали книгу вслух, вероятно распределяя между собой роли персонажей, как в пьесе.

Многочисленные сцены из романов Джейн, когда один из персонажей читает вслух другому, свидетельствуют, что мужчины могли выступать в роли чтецов для женщин, но не наоборот. Однако женщины могли читать вслух друг другу, и именно так Джейн развлекала Кассандру в их общей спальне, когда обе были "уже в ночных сорочках".

Тем не менее Генри, брат Джейн, сообщает, что у самой Джейн был "чрезвычайно приятный" голос, и она "читала вслух с большим вкусом и с выражением". То есть семья Остин явно слышала, как она читает. "Я знаю, что она взяла томик "Эвелины" и прочла несколько страниц, — вспоминала ее племянница. — Думаю, это было как спектакль. Она очень хорошо декламировала". Иногда эти "спектакли" позволялось слушать друзьям. Один из них вспоминает, что, когда незваный гость помешал Джейн читать сэра Вальтера Скотта, это выглядело так, "словно прервался приятный сон".