Темуджин наклонился к старцу и быстро заговорил:

— Ты знаешь дочь Тогрул-хана, Азару. Она мне рассказала, что ты ее тайно крестил в христианскую религию. Она мне сказала, что очень переживает, потому что ее выдают замуж за мусульманина — калифа Бухары. У него множество жен и конкубинок, и она просила меня ей помочь.

Епископ тихо воскликнул, на его лице отразилось горе и сожаление. Он внимательно изучал лицо Темуджина, а тот продолжил говорить тихим голосом:

— Она также обращалась ко мне за помощью, и я ей предложил примириться и повиноваться воле отца. Я ей говорил, что жизнь коротка и сурова, но она заканчивается, как злая ночь, и снова встает солнце. Все, что случается ночью, — это всего лишь дурной сон, а потом люди просыпаются.

С лица Темуджина, который непонимающе глядел на священника, слетело выражение честности и правдивости, будто их смыла чистая вода правды, оно стало лицом варвара. На нем читались злоба, ярость и жестокое презрение.

— Ты приговариваешь девушку к ужасной и тяжелой жизни? — Никак не мог успокоиться Темуджин.

— Горе не вечно, сын мой, — ответил вздохнув епископ. — И это небольшая плата за то, чтобы видеть солнечный восход!

Темуджин не мог больше выносить все эти глупости. Он вскочил и заметался по комнате. Он решил, что сейчас задохнется от ярости. Епископ следил, как монгол мечется по комнате, и глаза у него стали грустными, в них сияло понимание мук этого человека.

Наконец Темуджин остановился, и его голос был хриплым и злобным:

— Ты — христианин, Тогрул-хан, когда ему это выгодно, также бывает христианином. Разве ты не можешь поговорить с ним?

Старик вздохнул.

— Я уже говорил с ним, но он мне ответил, что ничего не может сделать. Он боится спорить с калифом Бухары. Если он станет ему противиться, пострадают его подданные.

— Это ложь! Он показывал девушку калифу, как какую-то рабыню! И он дает за нее огромное приданое.

Епископ молчал.

Темуджин протянул руку к старику.

— Твой Бог — жалкий Бог, если он не может спасти бедную девушку!

Епископ с жалостью обратился к монголу:

— Ты любишь Азару?!

Темуджин ответил:

— Она тоже меня любит, и ее я не покину!

Епископ не сводил взгляда с Темуджина и размышлял о власти любви, которой покорился даже этот дикий варвар. «Правда, — подумал он, — что любовь движет миром и завеса тьмы рассеивается от сладких звуков ее голоса».

Темуджин продолжал свою речь:

— Азара преклоняется перед тобой, и ты не посмеешь ее предать.

— Что я могу сделать? — спросил старец, беспомощно разводя руками.

Темуджин почувствовал надежду и улыбнулся.

— Очень много. Я заберу Азару с собой, и тут начнется жуткая суматоха. Тогрул-хан станет нас преследовать. Ты ему должен сказать, чтобы он прекратил нас преследовать. Иначе тебе придется прибегнуть к силе твоего брата, императора.

Епископ не верил собственным ушам, а Темуджин продолжал:

— Прошлым вечером ты сказал, что у меня будет весь мир. Для этого мне нужно время. Твой брат прислушается к тебе, когда ты ему повторишь свои же слова. Ему понадобится сильный союзник, потому что его империя разваливается на глазах, и если ему не помочь, с ним будет покончено. Тебе известно, что существует угроза… Ты ему расскажи обо мне, и он будет рад услышанному.

Епископ молчал.

Темуджин громко расхохотался:

— Меня называют варваром. О, мне известно, что болтают горожане о степных ордах и наших кланах! Мы — животные, грабители и убийцы. Должен тебе сказать, что новая и более сильная империя начнется в пустынях. Она будет сильнее, более жизнеспособна, лучше организована, она будет более жестокой и непобедимой, чем та, которую породили слабые чресла городов и ложе разврата. Твоя цивилизация породила только болезни, разложение, жадность, разврат; мужчин, подобных евнухам, и продажных женщин. Вся ваша философия от неспособности действовать, а вера — жалкие вопли рабов! Вы умеете изготавливать красивые и бесполезные вещицы, ненужные настоящим мужчинам. Мы — сильные люди, мы выживем и одержим победу, покорив себе всех вас. Люди городов будут задыхаться на вонючих ложах смерти в то время, когда мы станем с громом разрушать стены ваших городов! Расскажи об этом твоему брату, он послушает тебя, потому что он мудрее тебя.

Епископ все еще молчал, а Темуджин ждал его ответа. Он заметил, как осунулся старик, на желтом лице морщины стали глубже, будто он только что очнулся от ужасного ночного кошмара, понимая, что кошмар — это нечто иное, как предсказание будущего.

Епископ поднял глаза, и Темуджин поразился, увидев, насколько взгляд старика спокойный и в то же время страдающий.

— Сын мой, я не смогу тебе помочь. Если бы я даже мог это сделать, то не пошевелил бы пальцем. — Он лег, повернулся лицом к стене и прошептал: — Уходи.

Темуджин взглянул на худую согнутую спину и жалкие, как у цыпленка, плечи и с яростью понял, что это тощее тело старика — для него словно непреодолимая стена, которую он тем не менее не сможет преодолеть. Вся сила мира находилась в дряблом умирающем теле, и тут он ничего не мог поделать.

«Я ничего не добился», — подумал молодой монгол.

Неудача никогда не вела его к отчаянию, а вызывала большую решительность и злость. Она напоминала крепкое вино, восстанавливающее силы.

Он покинул апартаменты старца непобежденный, полный решимости.

В мрачном настроении Темуджин возвратился в отведенные ему великолепные покои. Шепе Нойона и Касара там не оказалось.

Раб сказал Темуджину, что молодые люди развлекаются в саду с женщинами, которых предоставил в их распоряжение щедрый хозяин. Темуджин, стоя у открытой колоннады, хмуро смотрел на пышную красоту садов. Он взглянул на небо и вспомнил злых богов своих предков, которые жили в Вечном Синем Небе. Ему припомнились рассказы о черных замерзших богах, живших в Канун Котан, Стране Вечного Льда, и он решил обратиться к ним за помощью. Но он испытывал ярость и отвращение, потому что не верил в богов. Ему была нужна только их таинственная и злобная сила. Темуджин сделал глубокий вдох, чувствуя, что вдыхает силу богов своего народа.

Все вокруг было спокойным и тихим, но ему вдруг показалось, что кто-то тщательно обыскал их комнаты и что кто-то специально выманил Шепе Нойона и Касара, чтобы было легче обыскивать комнаты. Его острый животный нюх обнаружил чужой вражеский запах. Темуджин мрачно усмехнулся, догадавшись, что искали его враги, приложил руку к груди, проверив, на месте ли черный локон и кусок ожерелья жены Талифа. Пока у него хранятся эти талисманы, эта женщина не посмеет его предать.

Кюрелен рассказывал, что китайцы считали, что от женщин исходит самая большая опасность в мире, что они — вечная угроза миру мужчин и империй. Говорили также, тот, кто долго любуется женским лицом, теряет свою мужественность и становится слабым рабом, одетым в шелка, «подружкой» женщины. Темуджин чувствовал ненависть степняка-кочевника к тем, кто живет в городах. Он их презирал. Мужчины в шелковых одеждах, увешанные драгоценностями, не были настоящими мужчинами, а были изуродованными женщинами, наряженными в мужские одежды. Монголы презирали женщин, но их похоть была выше и сильнее похоти мужчин из других племен и народов. Женщины были нужны для того, чтобы рожать мужчин и служить своим хозяевам. Кроме того, они умели ткать ковры и изготавливать войлок.