– И впрямь великий благодетель, – сказал Киба. – Кстати, в тот самый момент, когда ваш дедушка услышал имя госпожи Рёко, он, кажется, сильно изменился в лице. Вы не слышали ничего такого, что могло бы это объяснить?

– Я почти ничего не знаю о том, что происходило в клинике… впрочем, нет… очень давно, когда бабушка заходила в гости, она кое-что говорила…

– Бабушка часто к вам заходила?

– Нет, не часто. Может быть, в те моменты она чувствовала себя одиноко… это случалось раз в два или в три года, и она всякий раз приходила неожиданно. Это было… да, когда мой муженек еще был жив и здоров, – значит, еще до войны или сразу как она началась, точно. Наш дом тоже пострадал от воздушных налетов.

– Что она вам говорила?

– Да всякое: мол, дочка хозяев особняка каким-то образом забеременела от невесть откуда взявшегося незнакомого мужчины, и там поднялся большой переполох насчет того, рожать ей или нет…

– Ребенок Фудзимаки!

Получается, предположения Кёгокудо попали в цель. Если Кёко Куондзи зачала ребенка от Макио Фудзино, это должно было произойти как раз в то самое время.

– И что же, она родила ребенка? Или не родила?

– Ну-у, бабушка сказала, что ей лучше было бы не рожать, но что там случилось в действительности… Когда я слышала эту историю, девочке было всего пятнадцать или шестнадцать лет, и мой муженек сказал, что, должно быть, для ее родителей это было ужасным ударом. Но вскоре военные действия постепенно стали все более ожесточенными, мой муженек сгорел при пожаре, а бабушка пришла навестить меня уже после этого… да, точно, тогда прошел год после окончания войны. В то время я выбивалась из сил, только чтобы выжить, так что совсем позабыла о той истории. Так что я ничего не знаю о том, что произошло после.

Сказав так, Цунэко вдруг посмотрела в сторону входа в магазин и замолчала. Киба и я, сидевшие к нему спиной, инстинктивно обернулись.

У входа в магазин стояла маленькая старушка. Это была Томико Савада.

– Цунэко-сан, о чем ты болтаешь? Если мой муж тебя услышит… он тебя прибьет.

В одной руке пожилая женщина держала сверток фуросики[107]. Она изо всех сил старалась вытянуться, чтобы казаться выше своего маленького роста, и стояла в дверном проеме подобно грозным Нио – буддийским стражам храмовых ворот[108].

– О-о, бабушка-сан, давно не виделись!

– Что вам опять нужно, следователь? Я ведь уже рассказала вам все, что знала. Цунэко-сан, где мой муж? – ворчливым голосом сказала Томико, заходя в чайную комнату.

Цунэко торопливо посвятила ее в обстоятельства, которые нас привели, и старушка, не глядя на нас, проговорила:

– Хмм, но ведь мне нечего рассказать. Если вы не уйдете как можно скорее, я не знаю, что с вами сделает мой муж, так что лучше вам побыстрее отсюда исчезнуть. И тебе, Цунэко-сан, лучше с ними не разговаривать.

Как говорится в присказке, «здесь больше не было птиц, которых можно было бы поймать».

– Бабушка-сан, подождите немного. Мое дело здесь сторона, но этот человек пришел сюда по просьбе дочери семьи Куондзи. Вы не могли бы просто выслушать его?

Судя по всему, слова Кибы тронули пожилую женщину, хотя и совсем немного. Она посмотрела мне в лицо.

– Господской дочери, значит… вы имеете в виду Кёко-сама?

– Рёко-сан.

– Рёко-сама? И что же вы хотите узнать?

Я не предполагал, что она так легко позволит задать ей вопрос, и растерялся, не зная, о чем ее спрашивать. Первым делом я спросил о дне происшествия, однако ее ответ ничем не отличался от того, что мне уже было известно. Следующим я задал вопрос, что она видела, заглянув в библиотеку после того, как дверь была сломана.

– Не видела. Ничего не видела. Не знаю. Я ничего не знаю, – пожилая женщина отрицала все настойчивее, чем это было необходимо.

Вмешалась Цунэко:

– Но, бабушка, приходя сюда, вы говорили, что там было что-то страшное, что-то очень страшное… так что же это такое было?

– Не болтай лишнего. Я ни о чем таком не помню. Если я буду слишком много говорить, муж потом меня отругает. Я уже сказала достаточно.

Глаза Томико потемнели так же, как у ее мужа, и она так же, как он, направилась во внутреннюю комнату.

– А… постойте, пожалуйста. Разрешите спросить вас только еще об одной вещи.

Я вспомнил, о чем во что бы то ни стало должен был ее спросить. Хотя совершенно не представлял, имеет ли этот вопрос отношение к происшествию.

– Младенец с лягушачьим лицом… вы что-нибудь об этом помните?

Томико медленно опустилась на пол там же, где она стояла; ее ладонь все еще касалась раздвижной двери.

– А… вы… откуда вам это известно?..

– Бабушка-сан, вы что-нибудь об этом знаете?

Эти слова словно разрезали невидимые нити, плотно опутывавшие женщину. Она обессиленно посмотрела на нас; ее лицо выглядело так, словно она вот-вот расплачется. Однако было ли выражение ее лица печальным или испуганным – этого я не мог понять, настолько сильно оно было изборождено морщинами, оставленными прожитыми годами.

С тем же выражением Томико начала рассказывать сухим надтреснутым голосом:

– Я слышала эту историю от моего мужа. Первоначально род Куондзи достиг процветания в деревне Сануки: члены этой семьи были известны как таю. Но это не те таю, говоря о которых подразумевают дорогих проституток из Ёсивара, «квартала красных фонарей» в Токио. Это заклинатели, колдуны, которые владеют искусством насылать проклятия. Каждая семья, умеющая такое, имеет власть над каким-либо божеством. Это может быть дух собаки – Инугами, или Сётэн, у которого, как у индийского Ганеши, голова слона, – они очень разнообразны. Говорят, бог школы таю, к которой принадлежала семья Куондзи, походил на младенца; это был додзи-но ками-сан – «бог-младенец».

Одержимость… осёбо.

– Однажды на окраине их деревни поселился паломник. Он владел свитком, на котором были записаны древние рецепты снадобий и заклинания, и благодаря тому, что с помощью его сверхъестественной силы лечил болезни, стал чрезвычайно известен. Таю Куондзи это не понравилось. Они попытались наслать на паломника своего бога-младенца, чтобы проклясть и убить его. Однако магические силы паломника были очень велики, и он прочитал заклинание дзюсо-гаэси, возврата проклятия, так что проклятие вернулось и принесло несчастья и разрушение всей деревне.