– Вот как! Храм, в котором Кёгокудо служит настоятелем, принадлежит к храму Сэймэя! – невольно воскликнул я.

Ошибки быть не могло. Бумажный фонарь с нарисованной звездой, который я тогда взял, был из того храма. Пятиконечная звезда – талисман, отгоняющий злых духов, – также называется «колокольчиком Сэймэя». Я вспомнил, как выглядит цветок: имелся в виду ширококолокольчик крупноцветковый – фиолетовая пятиконечная звезда. Пятиконечная звезда – это фамильный герб Абэ-но Сэймэя.

Киба недоверчиво посмотрел на мое изумленное лицо и сказал:

– Как же так, ты ведь уже долго с ним дружишь и ничего не знал – ну ничего себе… Его храм называется Мусаси Сэймэй-ся – по названию исторической провинции Мусаси, на месте которой сегодня находится город Токио… Ага, мы почти пришли.

Внизу – там, где заканчивался пользовавшийся дурной славой склон, где рвутся нити судьбы, – находились так называемые городские трущобы. Когда Итабаси перестал быть почтовым городом на старинном тракте, часто использовавшие это место в качестве перевалочного пункта бродяги, подрабатывавшие переносками грузов, странствующие артисты и музыканты, работники, охранявшие почтовую станцию и служившие конюхами, менявшими лошадей, и многие другие начали оседать здесь на постоянное место жительства. Теперь, начиная от ремесленников и торговцев, здесь жили старьевщики, тряпичники, нищие и прочие люди подобного сорта.

Свесы крыш бедных, грубо сколоченных одноэтажных многоквартирных домов – так называемых нага-я, «длинных домов» – тянулись рядами, перемежаясь с ночлежками, а наполненные черной водой канавы и сырой воздух навевали уныние. Однако, в противоположность окружающей обстановке, местные жители здесь казались веселыми и беззаботными. Беспрерывно слышались голоса резвящихся детей и жизнерадостные пересуды женщин, занятых своими повседневными хлопотами.

– Что до меня, то мне эти люди нравятся. Что плохого в том, что они бедны и не так уж часто моются… да, именно это мне в них и симпатично. Мне гораздо меньше нравятся те, кто как ни в чем не бывало сидит, скрестив ноги, над беднотой и поглядывает на нее свысока. А что, разве совсем недавно вся Япония выглядела иначе, чем это место? – сказав так, Киба гордо выпятил грудь.

Действительно, сразу после войны страна представляла из себя сплошные трущобы. И повсюду она была наполнена ничем не подкрепленными жизнерадостностью и жизненной силой. В точности как здесь.

Когда я демобилизовался, мне была непонятна эта жизнерадостность. Почему, несмотря на то что Япония проиграла в войне, никто не был опечален? Все, во что мы верили, было ошибкой. Правительство, которое непрестанно утверждало справедливость нашей войны, которое называло нас разящими шаровыми молниями, когда мы шли в атаку, а когда мы погибали, говорило, что мы благородно предпочли смерть бесчестью, – когда все было кончено, это правительство тотчас стало отстаивать демократию, сменив свои убеждения на противоположные так же легко и внезапно, как человек переворачивает ладонь. С другой стороны, обедневший народ страны предстал передо мной полным сил и энергии.

Признаться честно, я с самого начала до мозга костей был противником войны. Однако, поскольку я в первую очередь был нелюдимым и замкнутым, нежели антисоциальным, моей антивоенной позиции никто не заметил, и, сам не желая того, я принял участие в боевых действиях. Иными словами, я был малодушным трусом. И мне было стыдно за себя. Но тем не менее, как мне виделось, многие знакомые мне японцы всем сердцем верили в справедливость войны. Конечно, полагаю, никому не хотелось по-настоящему сражаться и умирать, но мне хотелось бы знать, сколько человек среди всего этого патриотического пыла считали в глубине своей души, что Япония совершила ошибку.

Так или иначе, использовав эту непостижимую жизненную силу как фундамент, страна вернулась к мирному существованию, и качество жизни населения стремилось вверх со все нарастающей силой – так же, как тянутся к солнцу молодые ростки бамбука. А затем, когда страна вернула себе богатство и благоденствие, это колоссальная жизненная сила стала постепенно иссякать.

Однако здесь она оставалась. И если здешняя жизненная энергия была той же движущей силой, которая стояла за развитием всей остальной страны, то можно было предположить, что вскоре это место станет таким же чистым и опрятным, как остальные городские кварталы.

«Вероятно, так и будет».

Киба продолжал отрывисто рассказывать:

– Его зовут Гоити Харасава, работает штукатуром, в этом году исполнится тридцать пять лет. Жену зовут Кохару, ей около тридцати… ну-у, я бы сказал, что она красавица. Харасава женился на ней после смотрин – это был брак по договоренности – и не более чем через полгода был призван на военную службу. Его отправили в Бирму. Битва при Импхале[110], да уж… Там он получил тяжелые ранения. Ему оторвало ногу и еще палец – как ветром сдуло. Он еле выкарабкался, а когда демобилизовался и вернулся с фронта, то узнал, что вся его семья погибла, а дома больше нет… – Между бровей и на спинке носа у следователя собрались морщины – это было его частое выражение лица. – Тем не менее его жена была жива, и, вновь встретившись, они пролили немало слез. Тронутый до глубины души, он, с трудом превозмогая свою инвалидность, отчаянно принялся за работу. И вот, когда быт стал мало-помалу налаживаться, его жена забеременела. Да-а, они были, наверное, очень счастливы… пока их ребенок не пропал.

Киба так достоверно изложил всю сущность второй половины жизни этого человека, будто речь шла о его собственном опыте.

Мне не приходило на ум никакой подходящей ремарки, так что я не вставлял привычных коротких реплик для поддержания разговора и просто молча слушал. В итоге, прежде чем я успел открыть рот, мы уже пришли в нужное место. Это был одноэтажный многоквартирный дом с табличкой с надписью «Ханю». Я не понял, было ли это названием местности или фамилией человека.

– Простите за беспокойство! – громко сказал Киба и открыл раздвижную дверь.

Находившийся в комнате мужчина рефлекторно обернулся. Его налитые кровью глаза были наполнены страхом. Из его руки выпала пачка бумаги, с глухим стуком ударилась об пол и рассыпалась. Это были банкноты. Мужчина – Гоити Харасава – принялся торопливо собирать их, в спешке сминая пальцами.