– Об этом… об этом мне нечего вам рассказать. Я ничего не знаю. – Старик на мгновение заколебался, однако затем снова замкнулся.

– Так не пойдет, дед. Разве это не имеет огромного значения для семьи Куондзи, к которой ты испытываешь глубокую признательность?.. Хорошо бы, чтобы ты сотрудничал немного больше.

– Господин… или его уважаемая жена обратились к вам с просьбой разыскать его?

Токидзо явно был в замешательстве. Обращение к его преданности хозяевам дало свой результат.

– Этим человеком была их дочь… запрос поступил от Рёко-сан. Я не из полиции. Рёко-сан обратилась ко мне за помощью. Разумеется, если б это можно было уладить конфиденциально, я сделал бы все, что в моих силах, чтобы избежать вмешательства полиции. Нам обязательно нужно с вами поговорить…

– Так это была Рёко-сама! – закричал старик, перебивая меня. В глубине его темных глаз на мгновение вспыхнула эмоция – скорее страх, чем удивление. – В таком случае мне точно нечего вам сказать. А теперь уходите прочь! И не возвращайтесь! Выметайтесь отсюда!

Поднявшись и не отрывая взгляда от моего лица, Токидзо начал пятиться к дверному проему; затем, нащупав за своей спиной край раздвижной перегородки, он открыл ее и исчез. Перед открытой перегородкой осталась в изумлении стоять хозяйка магазина, держа в руках поднос с чашками и традиционным керамическим заварочным чайником кюсу.

Я и Киба тоже лишились дара речи.

Женщина первой нарушила неловкое молчание:

– П… простите, пожалуйста. Дедушка у нас такой упрямый и чудаковатый, мне правда очень жаль, что так вышло. Простите его великодушно. Пожалуйста, не арестовывайте его.

Женщина – Цунэко Умэмото (магазин назывался по первому иероглифу ее фамилии, означавшему «сливовое дерево») – как можно более низко склонила голову в поклоне, умоляя нас не арестовывать старого Токидзо. Киба успокоил ее, сказав, что мы пришли сюда не с целью кого-либо арестовывать, но ему, однако, потребовалось немало времени, чтобы уговорить ее присесть для разговора.

По словам Цунэко, Токидзо и Томико Савада приехали к ней жить, свалившись ей как снег на голову, весной прошлого года, где-то в начале марта. Выходило, что это случилось два месяца спустя после исчезновения Фудзимаки. Покойный муж Цунэко был двоюродным младшим братом матери Томико, так что в действительности между ними не было особенно тесной связи, и она очень растерялась.

– Я ведь тогда тоже жила одна, и мне стало их жаль. Но, понимаете, с бабушкой-то я еще как-никак встречалась, а дедушку в жизни ни разу не видела, так что понятия не имела, что мне с ними делать.

– Почему вы всё же взяли их на свое попечение?

– Ну-у, как вам сказать… хотя я совсем не знала дедушку, бабушка была так сильно напугана – говорила, что им уже никогда не вернуться в особняк к своим хозяевам… Но она никогда не рассказывала о том, что там случилось. И вдобавок…

– Что вдобавок?

– Ну-у, из клиники они принесли с собой большие деньги на проживание и всякие расходы…

– Большие деньги? Это примерно сколько?

– Ну-у… – Цунэко умолкла и, отвернувшись, посмотрела в сторону внутренней комнаты, как будто боясь, что старик мог ее подслушать. Затем снова повернулась к нам – на ее лице было странное выражение покорности – и, поманив нас правой рукой, чтобы мы наклонились поближе, сказала:

– Это был миллион иен. Миллион иен! Такая бедная женщина, как я, в жизни не видала такого сокровища. – Произнеся эти слова, она тотчас испуганно прикрыла рот ладонью. – Ой-ой, это что же, было совершено преступление? А я ведь взяла эти деньги… Меня ведь простят, если я их верну? Ох-ох, что же мне делать…

– Нет-нет, успокойтесь. Вы, хозяйка, ничего такого не сделали. Но все-таки, как вы распорядились такой значительной суммой?

Голос Кибы был мягким, будто он успокаивал ребенка. Однако эта женщина, по всей видимости, имела невротический склад характера и любое давление или принуждение действовало на нее безотказно, так что она безоговорочно подчинялась любой власти.

– Ох, я использовала совсем небольшую часть, чтобы отремонтировать этот магазин, а все остальное оставила у дедушки.

Киба повернулся ко мне:

– Это плата за молчание – ничего другого тут и подумать нельзя.

– Данна, вероятно, это часть тех денег, которые Фудзимаки-си принес с собой в семью.

Мне не хотелось признавать это, но ничего другого предположить было невозможно. Мог ли где-нибудь в мире существовать хозяин, который выплатил бы столь щедрое вознаграждение увольняющемуся наемному работнику?

Киба кивнул.

– Вот как, они раздали всем деньги за молчание, и благодаря этому никто не проговорился… Что ж, теперь понятно, куда подевался ремонт клиники. Савада ведь были не единственными, кому они заплатили.

Определенно здание клиники Куондзи сейчас совершенно не выглядело так, будто на его ремонт было потрачено пять миллионов иен. Взглянув на то, какой небрежной была сделанная небольшая работа, скорее уж можно было подумать, что на ремонт вообще не было потрачено никаких денег.

Однако… если, как говорил Киба, огромные деньги, заплаченные Токидзо и его жене, были платой за молчание, то получалось, что семье Куондзи определенно было что скрывать.

Киба еще раз кивнул, затем поднял глаза на хозяйку магазина и спросил:

– А где сейчас бабушка?

– Ох, бабушка куда-то ненадолго вышла, буквально совсем недавно… Вы сами видели, каков дедушка, но бабушка намного проще в общении… пожалуйста, простите, что все так вышло, – Цунэко вновь рассыпалась в извинениях.

Под предлогом того, что мы ждем возвращения Томико Савады, мы решили еще немного послушать, что расскажет эта робкая женщина. Конечно, в соседней комнате сидел старик Токидзо, который был совершенно не рад нашему визиту, и она трепетала от страха, потому что было совершенно непонятно, в какой момент он мог ворваться к нам, крича от ярости. Но лишь потому, что перед ней был полицейский, Цунэко совершенно нам подчинилась и ни в чем не возражала.

По ее словам, еще отец Токидзо Савады служил семье Куондзи. Хотя на первый взгляд Токидзо и выглядел так, будто был уже в очень преклонном возрасте, в действительности ему совсем недавно исполнилось всего шестьдесят. Однако несмотря на это, если его семья служила Куондзи в течение двух поколений, получалось, что они были наемными работниками в клинике уже в начале десятых годов, то есть в начале эпохи Тайсё или даже в конце прошлого века – в эпоху Мэйдзи, – и, если так, могли застать то время, когда Куондзи все еще жили в Сануки… да, это тоже было возможно.

Когда я сказал об этом, Цунэко оживилась.

– Ну-у, что до этого… не знаю уж, правда это или нет, – начала она свой рассказ, приняв непринужденный вид сплетничающей сельской тетушки – как говорится, «когда кумушкам представился случай обменяться слухами возле колодца». – Мать отца Савады-сана, как я слышала, по какой-то причине оставила бренную суету этого мира и, став паломницей, отправилась в путешествие по священной дороге Сикоку-хэнро, чтобы посетить восемьдесят восемь храмов острова Сикоку. Но так уж вышло, что во время ее паломничества ей стало плохо и она упала на дороге, а помог ей предок семьи Куондзи. На самом-то деле она была тогда беременна, и ребенком, которого она носила, был не кто иной, как отец нашего дедушки. Так что человек из семьи Куондзи помог ей благополучно разрешиться от бремени, а также вырастить ее сына, и с тех пор до наших дней Куондзи заботились об их семье, – вот что мне рассказывала бабушка.