Кымлан старалась по возможности делать все, что могла. Перевязывала раны, вместе с лекарями искала в лесах травы, думала о том, как может помочь выиграть битву, не вступая в нее. Если бы только пробраться внутрь… поджечь склады с припасами и оружием, а может быть, и штаб Мунно, – это бы дало их войску преимущество. В конце концов, однажды она уже делала это, и план сработал, а значит, может сработать и сейчас. Правда, тогда Мунно был рядом с ней, а не по ту сторону крепостной стены.

Поделившись с отцом своими соображениями, Кымлан услышала его гневный и категоричный ответ:

– Я знал, что ты не сможешь смотреть на все издалека, поэтому и не хотел брать тебя с собой! – выкрикнул он, вскочив из-за стола.

– Отец, но это может спасти жизнь многим солдатам, – терпеливо объясняла Кымлан.

– Исключено! А если тебя поймают? Если кто-то узнает о твоих способностях? Или у тебя не получится? Ты останешься в крепости как заложник и погибнешь!

– Я буду осторожна, – продолжала мягко давить Кымлан. – Я могу переодеться в женское платье, и никто не догадается, что я из армии Когурё. К тому же я знаю мохэский.

– Если ты правда считаешь себя воином, то не ослушаешься моего приказа, – твердо сказал Чильсук, а затем подошел к ней и обнял за плечи. – Я не могу снова потерять тебя.

Кымлан тяжело вздохнула.

Подготовка к штурму шла полным ходом, и совещания командиров стали проходить чаще. Они методично изучали карты, придумывали обманные ходы и готовили наступление сразу на нескольких направлениях. Одной из задач было разгромить войско мохэ у северных ворот, чтобы окружить крепость и отрезать путь к пополнению запасов. Если штурм не удастся, то Хогён окажется в осаде, и тогда взятие крепости – дело времени.

Кымлан присутствовала на всех совещаниях и внимательно слушала командиров, но не встревала в их обсуждения. Комендант, который управлял Хогёном до Ходжона, еще перед выходом войска из Куннэ предоставил им подробные карты города. Командующие искали лазейки или слабые места, чтобы можно было тайно заслать диверсионный отряд. Наконец, они обнаружили несколько подземных ходов, ведущих прямо из крепости, через которые, вероятно, контрабандой вывозились какие-то товары. Но практически все из них были помечены крестами, что означало, что они завалены или замурованы. Кроме одного, который вел глубоко в лес, именно туда, где недавно отряд Манчуна подвергся нападению. Он был помечен вопросом.

– Комендант сказал, что этим проходом нельзя пользоваться, потому что он ведет в мохэскую деревню, – прокомментировал отец, сосредоточенно разглядывая карту.

– И бреши в стене нигде нет. – Манчун покачал головой.

Чильсук невесело усмехнулся, отодвигая от себя карту:

– Потому что ее построили совсем недавно. Раньше Хогён был обычным мохэским городом, и его практически никак не укрепляли. Это мы возвели крепостную стену. Кто мог предположить, что нам же и придется ее штурмовать?

– Генерал! – В шатер вбежал запыхавшийся солдат и, поклонившись, доложил: – Мунно прислал парламентера.

Командиры заволновались, но Чильсук хлопнул ладонью по столу, призывая всех к молчанию. Если враг хочет договориться, значит, он боится.

Полог откинулся в сторону, и в шатер вошел Даон.

Кымлан вскочила с места, разъяренная столь вопиющей наглостью. Но, поймав грозный взгляд отца, послушно села обратно. Сердце клокотало в горле.

Друг Мунно поклонился согласно всем правилам когурёского этикета, и Чильсук предложил ему сесть. По военному кодексу чести с переговорщиком, отправленным вражеской стороной, обращались вежливо и с уважением.

Кымлан была напряжена как струна, разглядывая своего бывшего союзника. Давно ли он рассказывал ей в лесу свою трагичную историю, когда они вместе несли караул? Казалось, это было только вчера, и вот он сидит напротив нее уже в статусе официального врага.

Однако Даон выглядел спокойным и невозмутимым. Только когда он встретился с Кымлан взглядом, она заметила полыхнувший в глубине его глаз страх. Случилось именно то, чего они с Мунно опасались: мохэсцы обрели в ее лице врага, обладающего чудовищной силой.

Все командиры напряженно ждали, когда посланник начнет говорить.

– Приветствую вас, генерал, – сказал Даон. – Господин Мунно предлагает вам увести войска, иначе пятьсот пленных когурёских солдат будут казнены и вывешены по периметру крепостной стены.

– Да как ты смеешь угрожать нам?! – разъярился Манчун, который, видимо, обманулся в собственных ожиданиях, что мохэсцы пришли сдаваться.

Чильсук жестом остановил его.

– Мы не уйдем, пока не вернем крепость. Передай это своему господину. Ни на какие уступки мы идти не намерены.

Даон криво усмехнулся, будто услышал именно то, чего и ожидал. Эта ухмылка красноречиво показывала то, каким ничтожеством он считает главнокомандующих Когурё, которым совершенно не жаль своих людей. Он не раз говорил об этом, и ответ ее отца, к сожалению, только подтверждал его слова.

Кымлан обожгло стыдом вперемешку с ненавистью. Она ненавидела себя за это, но не могла не думать о том, что Даон прав. Ее страна совершенно не ценила, не щадила и ни во что не ставила людей, которые верно служили ей.

– Другого я и не ждал, генерал, – отозвался Даон и, поклонившись, покинул шатер.

«Нельзя, нельзя позволить нашим людям умереть! – мысленно кричала Кымлан. Воспоминания о казненных солдатах и Чаболе переворачивали нутро. – Нужно сделать все, чтобы их спасти!»

Она запоздало бросилась вслед за Даоном и нагнала его уже на окраине лагеря.

Он обернулся к ней, пригвоздив к месту тяжелым взглядом.

– Значит, никто из нас не избежал этой участи. Судьба все-таки столкнула нас против друг друга в битве, – сказал Даон и, как ей показалось, с сожалением покачал головой.

– А на что ты рассчитывал? – вскипела Кымлан. – Думал, что я останусь в стороне, пока моя страна в опасности?

– Никто из нас не отступится, но мне жаль, что ты оказалась по другую сторону от крепостной стены, – печально ответил Даон и зашагал прочь из лагеря. Кымлан смотрела ему в спину, утопая в сожалениях, что ей придется направить меч против людей, которых она когда-то хотела уберечь от смерти.

На рассвете следующего дня войско вышло на штурм.

Кымлан металась по шатру, дрожа от страха за отца. Как командующий армии, он не был в первых рядах нападающих, но в голове все равно рисовались страшные картины его гибели.

Не выдержав, она кинулась к коновязи, оседлала Исуга и помчалась к месту боя. Оставаясь вне зоны досягаемости стрел, она с ужасом наблюдала, как горят осадные орудия, как одна за другой падают охваченные огнем лестницы. Металась из стороны в сторону и содрогалась от чудовищных ударов, сотрясавших стену, выстроенную самими