— Да как же? — удивился я. — А кто пробирки отвезёт?

— Витя отвезёт, — ответил Иваныч.

— Витя?! — удивился я. — Да откуда ему взяться? И что значит «без тебя»? Ты же здесь…

— Всё, спим, — отрезал Иваныч.

И я проснулся. В кабине, кроме меня, никого не было, термос стоял на полу, а крышка, в которую я наливал кофе, валялась рядом. Немного кофе пролилось на пол.

— Ну, блин… — пробормотал я. — Недопил, пролил. Сон какой-то дурацкий…

И тут мой взгляд упал на слабо светящийся предмет возле термоса. Я поднял его. Это был тот самый амулет, который показывал Иваныч, анх.

— Чертовщина какая-то… — пробубнил я. — Ну вот откуда это?

Теоретически, Иваныч мог эту штуку обронить, когда мы с ним прогревали трактор. Но почему я её не видел? Опять вопросы…

Я снова задремал. Проснулся от внезапно наступившей тишины. Вдруг стало так тихо, что стали слышны порывы ветра за плотно закрытым окном.

«Движок заглох», — шарахнуло по мозгам.

Я вскочил и начал судорожно крутить ключ в замке зажигания. Стартер жужжал, напрягался, но мотор не заводился. Похоже, что всё-таки замёрзла солярка в баке. Бак у меня был хорошо утеплён, но я не был уверен, что эта термоизоляция поможет выдержать такой холод. Всё-таки в «ангаре» он у меня стоял в сравнительно тёплых условиях, а солярка всё равно замерзала. Перед выездом я добавил в топливо керосин, это снижало температуру замерзания градусов до минус пятидесяти, но уверенности в бесперебойной работе у меня не было.

— Хм… — сказал я себе, запахнулся, схватил канистру с топливом и фонарь и выскочил из кабины.

Нужно было очень быстро налить в бак тёплой солярки из кабины. Как назло заело крышку. Точнее, она, похоже, просто примёрзла к горловине. «Паяльной лампой погреть», — мелькнула было мысль, но тут же была отвергнута — не хватало только поджечь трактор.

Я попробовал лить на крышку воду, но это было бесполезно — она осы́палась льдинками, даже не долетев до крышки.

Счёт шёл на минуты. Движок, вроде, был ещё тёплым, это означало, что заглох он только что. Но если он остынет, то завести его мне уже не удастся. От Полян я отъехал на сотню километров, пешком назад не дойти. До озера и того дальше. Если не получится завести трактор, то я обречён остаться здесь, в чистом поле, и через несколько дней замёрзнуть или умереть от голода.

Открутить крышку в рукавицах не удавалось — рукавицы скользили по металлу, и крышка не сдвигалась ни на миллиметр. Какое-то отчаяние охватило меня. Я решительно сорвал с руки рукавицу, и схватился за металл голой рукой. Мгновенно острая боль пронзила ладонь, но я крепко сжал крышку и изо всех сил начал крутить. Когда я уже решил, что напрасно пожертвовал рукой, крышка поддалась. Ещё одно резкое усилие, и… крышка накрепко приварилась к коже, поэтому открутить я её всё равно не мог. Отрывая её от пальцев вместе с кожей, боли я не чувствовал. Мелькнула мысль, что руку уже не спасти. Я натянул на неё рукавицу, снял, наконец, крышку и, подняв канистру, начал заливать тёплую солярку в бак в надежде, что она не замерзнет на лету, как вода.

Опустошив канистру и закрутив крышку, я бросился назад в трактор. С третьей-четвёртой попытки удалось завести мотор, и я с облегчением занялся рукой. Она совершенно потеряла чувствительность и выглядела как окровавленная сосулька. Левой рукой я достал из аптечки мазь Вишневского, и просто вывалил её на ладонь. Размазал по поверхности, потом достал бинт и намотал на руку.

Я очень боялся лишиться руки и прислушивался к ощущениям — не возникнет ли в руке обнадёживающая боль, жжение, хоть что-то? Взгляд упал на анх. Я поднял его и прижал светлой стороной к пострадавшей ладони. Сразу же ощутил сильный прилив сил, тело наполнила бодрость. Спустя пару минут я почувствовал в ладони покалывание, а затем трение о ткань бинта обнажённой плоти, лишённой кожи. Стало очень больно, и я внутренне расслабился.

Я достал карту, отметил карандашом точку, где, по моим расчётам, находился, и медленно тронулся…

Километров через двадцать степь закончилась, и начался лес. С дорожными указателями здесь было ещё хуже, их попросту не было. Но зато дорога была виднее — снега стало меньше, и только кое-где появились небольшие деревца и кустики, которые я просто переезжал гусеницами.

Однако лафа была недолгой. Через десять километров всё чаще и чаще стали попадаться поваленные деревья, а потом стволов на шоссе стало столько, что проехать было невозможно. Пришлось разворачиваться и ехать назад.

«Можно было догадаться, — думал я. — Взрывом повалило лес в округе. Проехать через лес нечего было и пытаться. Придётся объезжать…»

Какой получится крюк? Как далеко тянется этот лес?

Тем не менее, других вариантов не было. Ехать вдоль опушки мне показалось авантюрным, следовало искать путь поровнее. Так я вернулся километров на тридцать назад в поисках другой дороги. К тому времени, как нашёлся поворот, уже наступило утро, и тусклое Солнце поднялось довольно высоко. Теперь предстояло искать новый поворот — к месту падения астероида. Я свернул и покатил по степи к небосводу.

Снова я продирался сквозь снег и лёд, продвигаясь вперёд в час по чайной ложке. Только к вечеру, наконец, нашёлся поворот, который, пожалуй, должен был вести туда, куда мне надо. Ориентироваться в сплошь занесённой степи было непросто, но к счастью, здесь вдоль дорог стояли столбы. Свернул и, проехав ещё километров тридцать, убедился, что лес остался далеко в стороне. Когда в небе снова взошла Немезида, я остановился на ночлег.

На этот раз меня разбудила не тишина, а громкий сигнал. Я открыл глаза и посмотрел назад. Позади стояла Стасова «Нива», кто был за рулём я не разобрал. Я несколько раз включил и выключил фонарь, «Нива» в ответ мигнула фарами. Затем дверь открылась, и из машины вышел мужчина. Он подошёл к трактору, я впустил его. Мужчина открыл лицо и оказался Витей.

— Генка, тебе нужно срочно возвращаться в Поляны, — сходу заявил он. И посмотрел на меня так, что стало понятно, что случилось нечто необычайное.

— А что там? — удивился я.

Оказалось, что вскоре после моего отъезда в Полянах внезапно появилась женщина. Когда Тома вошла в кухню, эта женщина просто сидела на табуретке. Она сходу объявила, что ей нужен я. На