потеплеет, потом ещё полчаса размораживали солярку специальной жидкостью и ещё полчаса заводили остывший мотор. В конце концов, двигатель заурчал. Мы хорошенько прогрели его, и уже через пятнадцать минут в ангаре стало тяжело дышать из-за выхлопных газов.

— Ехать нужно сегодня, — сказал Иваныч, заглушив мотор. — В кабину придётся ставить печку, иначе не доедем. Ты со мной?

И Иваныч пристально на меня посмотрел.

— Никто никуда не поедет, Иваныч, — сказал я. — Рисковать людьми из-за какой-то фантазии…

— Гена, это не фантазия, — сказал Иваныч. — Это единственная возможность выжить.

— Нет, — отрезал я и повторил: — Никто никуда не поедет.

Я заглушил мотор, погасил третью печку и пошёл к двери. Иваныч тронул меня за плечо:

— Не очкуй, Гена. Всё будет путём. Смотри — вот эта штука, — он достал свою светящуюся «пуговицу», — нам поможет. Это анх, он меня, вроде как подзаряжает, это я тебе потом объясню. Но и на твою долю хватит. Вот третий уже будет лишний. Нам до места примерно километров двести по сугробам, по ним мы поедем медленно, пара суток точно уйдёт. А дальше там снега нет и оставшиеся сотню-полторы мы проедем часов за пять. Обратно по проторенной дорожке меньше суток. Итого за трое… ну четверо суток уложимся. На это время нам заряда хватит, она и тебя подогреет, если что. Так что прорвёмся!

Я посмотрел на него удивлённо:

— Ты что, Иваныч, не слышишь меня?

— Ген, ты пойми: нельзя не ехать. Обязательно нужно. Да, риск, да, можно не доехать. Но ведь можно и доехать! — он развернул меня к себе лицом и упулился прямо в глаза. — Ну сколько вы тут протяните в этих домиках при таком морозе? А это шанс! Сделаем дело, и всё наладится.

— Нет, Иваныч, — ответил я. — Проехать триста кэмэ в таком климате нереально. И ради чего? Чтобы убедиться, что это сказки? Нет, давай-ка лучше в баньку сегодня. Погреемся.

С этими словами я замотал лицо, надел очки и вышел из ангара, вытянув за собой Иваныча. Закрыл плотно двери, и мы направились к дому. По дороге говорить было невозможно, поэтому шли молча.

Затем я сходил к Егорычу, попросил его натопить баньку:

— Вчера немного перестарались, Егорыч. Спасай, башка гудит!

— Гена, попозже, — ответил Егорыч. — Мы с девчонками сейчас на ферме поработаем, а после обеда — банька.

До обеда оставалось часа два, пришлось потерпеть.

Покушав, Егорыч взял с собой Дениса и они отправились растапливать баню. При нынешних морозах она прогревалась не меньше часа, да и то до температуры чуть выше тридцати градусов. Даже горячий пар не помогал хорошо пропотеть. Поэтому мы стали втихаря от Егорыча добавлять побольше чурок, чтобы пламя было посильнее. Это помогало добраться почти до нужных пятидесяти градусов. Помогало то, что баня у Егорыча была небольшая, но из-за этого впятером в ней было уже тесно. Ситуация усугублялась тем, что приходилось оставлять ещё закуток для верхней одежды: баня утеплённым коридорчиком была соединена с домом Егорыча, но по нему всё равно можно было ходить только в тулупах или пуховиках.

Первыми попарились я с Томкой и Стас с Зойкой. Иваныч куда-то пропал, видимо, обиделся, что я не повёлся на его фантазии. Мы неплохо прогрелись и вернулись в дом. После нас пошли Денис с Мариной, и Гульнара с Тимуром. Остальные ждали своей очереди — нас было много, и банный «день» обычно делился на два дня.

После бани головная боль отпустила, я расслабился. Улёгся на постель прямо в одежде и задремал. Но тут пришёл Стас и сказал, что на улице тает снег и быстро испаряется. Я встал, и мы с ним вышли на улицу. Действительно, внезапно пришло тепло, откуда-то струился мягкий свет, снег таял буквально на глазах, и от земли поднимался пар. На улицу вышли все. Даже те, кто мылись в бане, выскочили наружу, в чём мать родила, прикрываясь простынками и полотенцами. Непонятна была причина такого потепления, но это было безразлично — важно, что закончились морозы. К нам подошёл Иваныч, и я сказал ему: «Ну, видишь, Иваныч, и не нужно никуда ехать — тепло само пришло к нам». Иваныч посмотрел на меня странно и указал рукой на горизонт, где появился и стал быстро подниматься огромный красный шар. Через пару минут на нас дыхнуло сильным жаром, и вся радость мгновенно улетучилась. Пламя, которым это новое солнце поливало нас, было таким горячим, что мы все бросились искать тень, чтобы укрыться от него. Всей толпой забежали за дом, где оказалось сравнительно прохладно, а некоторые бросились в баню. Красное солнце всходило очень быстро, и спустя ещё несколько минут лучи его коснулись бани. Вспыхнул коридорчик, который вёл из бани в дом Егорыча, и мы со Стасом бросились его ломать, чтобы спасти дом от пожара. Затем огонь перекинулся на саму баню, и мы стали кричать спрятавшимся в ней выходить, пока не сгорели. Тем временем красное солнце поднялось ещё выше и вспыхнули крыши наших домов. «Пожар!», «Пожар!» — кричали все вокруг, а я растерялся и не знал, что делать. Кинулся было с вёдрами к реке, чтобы тушить пожар, но вода на моих глазах закипела и стала быстро испаряться. Вокруг продолжались крики «Пожар!», «Генка, пожар!», я вздрогнул и… проснулся. Надо мной стояла Томка с расширившимися от ужаса глазами, толкала меня и кричала:

— Генка, пожар! Вставай скорее, баня горит!

Я со сна ничего не соображал, а когда до меня дошло, что сон кончился, и это уже наяву горит баня, вскочил и бросился в коридор:

— Как горит? Почему?

Томка только развела руками.

Баня стояла в стороне от дома, на берегу реки, из окон она была не видна, когда загорелась, никто не видел. Окна были плотно закрыты, поэтому даже дым в дом не проник. Люда с Витей заметили в окне красноватый свет, затем отблески на снегу и поняли, что случилась беда.

Я быстро оделся и выскочил наружу. Баня была вся — от пола до крыши — объята огнём. Витя с Артёмом топорами рубили коридор, ведущий из бани к дому Егорыча и отбрасывали вырубленные доски в сторону. Стас бегал вокруг бани, но пламя не давало ему к ней даже приблизиться. Я бросился к нему и отшатнулся: взгляд у Стаса был затравленный, бешеный, он подвывал и, несмотря на мороз, выкрикивал: