На самом деле я не то чтобы развеселилась, а скорей впала в истерику. На меня навалился омерзительный страх, как будто я могла отложить насущно важную для меня встречу, которая вот-вот состоится. Лишь глупец способен подойти близко к подобному судну. Может произойти все что угодно. Мне следует принять все возможные меры предосторожности.

Я повернулась лицом к юноше, который мог изъясняться на всех портовых жаргонах: чаврийском, данувском, тарасском, тулийском и кронианском (возможно, в этом списке числились и другие), и сказала:

— Сегодня вечером мне нужно попасть на борт «Двексиса». Я должна переговорить с ее капитаном.

Молодой человек скорчил жуткую гримасу, но в порту так поступали для того, чтобы отпугнуть злой рок.

— Она рабская галера, — сказал он.

— Да, знаю. Я хорошо тебе заплачу, если ты отправишься со мной.

— На невольничье судно? Нет.

— Да. Сколько ты хочешь?

— Нет. Чертовски воняет. Боги их ненавидят. Близко не подойду!

— Да, — повторила я. — Золотой империал.

— С лицом императора?

— Конечно.

— Почему вы хотите идти на адский корабль?

— Будь сегодня в одиннадцать вечера с экипажем у моей гостиницы.

Я вернулась в умопомрачении. Наделенная акульим инстинктом «мамаша» почуяла, что мои дела стали продвигаться. Она высунулась из комнаты и попыталась задержать меня на лестнице, но я что-то пробормотала и скрылась.

Я мерила шагами пол комнаты, не в силах ничего решить, не зная даже, как одеться в данном случае. Чрезмерная элегантность может всколыхнуть злобу и навлечь на меня опасность. Слишком потертая одежда, которую теперь куда легче найти, может вызвать презрение, и я попаду в беду.

«Двексис» был частью закона по самой своей сути. Живые трупы, которые приводят корабль в движение, оказываются на его борту в силу действия закона. Но столь тщедушное существо, как я, может пойти ко дну без единого всплеска. Если половина историй хотя бы наполовину соответствует действительности…

Впрочем, глупо сейчас об этом думать. Мой курс уже нанесен на карту. Притягивает молнию. Я должна все время ожидать удара и обратить его себе на пользу.

Я надела незамысловатое, но хорошее женское платье безо всяких драгоценностей и украшений. Ни единой ленточки.

И когда закатное солнце начало жечь окошки, я уже всем телом дрожала от страха и возбуждения, от чаяний и подавленности, не понимая, как мне удастся дотянуть до полуночи.

После ужина, которым кормили всех постояльцев, я договорилась с гостиничным привратником; за некоторое количество серебряных монет он выпустит меня и впустит обратно. Когда я снова поднялась в спальню, на меня вдруг напала ужасная сонливость. Я лежала, не двигаясь, чтобы не помять платье. И внезапно провалилась в пустоту.

И тогда мне приснилась… она.

Вначале я лишь ощутила ее присутствие, так же необъяснимо и привычно, как всякий раз узнавала о том, что мама зашла среди ночи ко мне в комнату, где был притушен свет. Даже во сне я чувствовала, что она рядом, и то же самое произошло теперь.

Затем она начала приближаться, выйдя из какого-то мрака, который был еще и пустотой.

Оказалось, что это девчушка лет шести или семи, невысокая и стройная, с длинными светлыми волосами и необычными глазами. На ней было белое платье с серебристым пояском, платьице для маленькой девочки, а на руках она держала куклу, одетую так же, как она сама.

Ее колдовской взгляд упал на меня. В этом взгляде была вся она. Ничего сверхъестественного или недоброго. Она просто смотрела и все, видела меня, и только.

Потом ничего не стало.

Когда я проснулась, зажженная мной свеча почти догорела, а вскоре я услышала, как колокола храма на Холме отзванивают одиннадцать часов.

Поначалу я лишь вскочила, подбежала к окну, увидела на другой стороне улицы стоявший под деревьями экипаж, быстренько подала сигнал при помощи светильника, заметалась по комнате, приводя себя в порядок, и даже не вспомнила о своем сне.

Но потом, причесав перед зеркалом волосы и накинув плащ, я вдруг подумала о нем.

И тут же поняла, кого я видела.

Эта девочка — призрак неродившегося ребенка. Которого я потеряла, когда хлынула кровь, а может, богиня выкинула его ради меня. Сейчас у меня уже был бы большой живот, и в нем лежала бы она. Девочка выросла бы и стала такой вот изящной и светловолосой, она унаследовала бы его цвет кожи, его глаза. Но где-то в ином мире, в другой временной плоскости она уже доношена до срока, рождена и существует. Там я — ее мама, она — моя дочка. А здесь — лишь призрачная девочка, явившаяся мне во сне.

В этом нет ничего ужасного или пагубного. Я даже не почувствовала горечи оттого, что ее украли у меня, ведь где-то эта жизнь состоялась.

И все же сон меня встревожил: зачем она явилась мне теперь?

3

Невольничье судно, чьи очертания проступали черным треугольником на фоне черного неба, походило на сатанинский корабль, а красный свет горевших на носу факелов ложился на воду двумя кровавыми пятнами.

Баркас, добытый отважным помощником возницы, вытащили из сарая и спустили на темную маслянистую воду; гребцы мрачно глядели и ворчали. Перед этим они некоторое время препирались с ним на жаргоне, спрашивая, почему эта безумная женщина не может подождать до завтра, чтобы по крайней мере стало светло. Корабли, подобные «Двексису», всегда становились на якорь за молом, поскольку считались париями в своей среде, а также из опасения, как бы не сбежал кто-нибудь из невольников. Впрочем, подобная возможность возникала крайне редко, ведь сидевшие на веслах каторжники и день и ночь проводили в кандалах.

Благодаря угрозам молодого человека и щедрости, которую я проявила к гребцам, спор решился в мою пользу. К часу ночи мы уже вышли в залив, охранники окликнули нас лишь однажды. Похоже, у них пропал интерес к моим делам после того, как им вручили взятку.

Портовый служитель из Яста оказался полезным наставником в такого рода делах.

Галера стояла далеко в стороне от всех судов, словно зачумленный корабль.

Судно без флага. Темные паруса на реях — клеймо всех кораблей такого рода В качестве носовой фигуры — тварь из племени грызунов, мерзкий оскал зубов Галера полностью соответствовала всем предсказаниям.

Мои гребцы крикнули:

— Эй, на «Двексисе»!

Поначалу никто не отозвался. Затем раздался тяжелый стук шагов по палубе, над леером засветился грязный фонарь, и показалось свирепое лицо, изрытое оспинами.

— Чего надо?

— У меня в лодке дама, она желает подняться к вам на борт.

На лице появилась усмешка. Из самой большой оспины, изо рта, владелец которого в отличие от грызуна, казалось, был совершенно беззубым, вырвался смешок: