Шрифт:
Интервал:
Закладка:
248
заворачиваю парочку тако. Я считаю, что если каждое их посещение предотвращает одно ограбление, то стоит двадцать лет угощать их кофе.
— Да, — сказал Олли, — наш выбор наркотика — кофеин. Дайте копу кофеин и обретете друга на всю жизнь. Спасибо, Херб.
Олли и Кларенс вышли на улицу, с бурритос в руках.
— Кларенс, — сказал Олли, пока они устраивались на сиденье, — ты сказал, что Ким видел двух парней в красных свитерах, один пониже и покрепче, навороченная тачка, большое ружье? Так?
— Так он сказал.
— Нанесем ему визит. Покажу ему фото «Лексуса» на всякий случай. Думаю, что Ким и Херб видели одних и тех же парней.
— Значит, — сказал Кларенс, — эти парни, наведавшись к Киму, переоделись в черные кожаные куртки. Зачем?
— Не знаю. Это может ничего не означать, а может быть ключом к разгадке.
— Но если это были киллеры, то ужасно глупо было светить лица и эту навороченную тачку в «Тако Белл», всего в миле от предполагаемого убийства.
— Может быть. Но нельзя не принимать во внимание вещи, даже если они выглядят глупыми. Если бы люди не глупили, у нас не было бы возможности их ловить. Может, парни не знали, что «Лексус» с такими колесными дисками привлечет внимание здесь в Портленде. Может, у них был другой план снижения риска. Может, это были Блады при исполнении, и переоделись прямо перед заданием.
— Это совпадает с тем, что сказала Грэйси. Что это сделали Блады.
Вдруг из двери выглянул Херб, озираясь вокруг. Олли посигналил ему фарами. Тот подошел.
— Я тут еще вспомнил, — сказал Херб, — вот говорил вам, что с теми парнями никто не разговаривал. А тут вспомнил. Некто знал их. Он подсел к ним. Я запомнил этот момент, потому что этот некто был звездой гетто, который не здоровается, с кем попало.
— Кто же это?
— Главарь Ролинг 60. Тот, что застрелился. Гангстер Кул.
Кларенс глядел на картину на стене. Прекрасный морской
249
пейзаж, яркие краски, ощущение морской соли на губах. Посмотрел на имя художника внизу — Дэни Роулз.
— Привет, Кларенс, — мужской голос просто таки прогремел в маленьком помещении. Казалось, голос, минуя артикулярный аппарат, исходит прямо из мощной груди говорящего. Кайро Клэнси обладал более светлой кожей, чем Кларенс. Статью он был больше привычных стандартов, но меньше Кларенса.
— У меня была причина позвать тебя, — сказал преподобный Клэнси, — но сначала надо поговорить.
Кларенс ощутил тяжесть.
— Я рад, что ты ходишь в нашу церковь. Думаю, это другой опыт для тебя. Скажи мне, что тебе здесь нравится, и что нет.
Кларенс удивился прямодушной манере Клэнси.
— Ну, музыка мне нравится. Ваши проповеди нравятся. Хотя я не привык к служениям свыше двух часов. И меня удивляют некоторые ваши традиции.
— Какие?
— Например, зачитывание списка хорошо успевающих в школе детей.
Клэнси рассмеялся.
— Подожди до церемонии награждения. Я зачитываю каждое имя отдельно. Хочу, чтобы дети понимали, как складывается репутация порядочного человека, а не члена банды и сорвиголовы. Если кто-то где-то удостаивается стипендии, я объявляю об этом в церкви. Если кто-то получает хорошую работу, объявляю об этом. Многие считают, что у церкви нет времени, чтобы уделять внимание таким вещам. А я не вижу возможности не уделять внимание таким вещам. Церковь — это семья. А семьи разговаривают.
Кларенс кивнул.
— Мне нравится церковная община. Все дружелюбны.
— До того момента, как я приступил к организации новой церкви, — сказал Клэнси, — я был молодым пастором в баптистской церкви, где люди были милы, но... если бы вернуться в 50-е годы, эта церковь вписалась бы туда.
Кларенс засмеялся.
— Да, живя в пригороде, мы ходили в такую церковь. Несколько лет назад пришел новый пастор и сказал: «Я поведу эту церковь в двадцатый век». Некоторые думали, что он ошибся и сказали: «Ты имел в виду в двадцать первый?», на что он ответил: «Давайте все-таки по порядку, не перескакивая через столетия».
250
Пастор Клэнси засмеялся.
— Некоторые церкви, словно амиши, просто не по стандартам жизни 1850-х, а 1950-х. Но есть столько церквей, которые очень обеспокоены своей современностью и проявляют нетерпимость ко всему несовременному. Заботясь лишь о том, чтобы идти в ногу со временем, упускают, что людей надо возвращать порой к древнему и вечному — Слову Божьему. Думаю, что баланс нам не повредит. Ну, скажи еще что-нибудь о нашей церкви.
— Проповеди Ваши мне нравятся, но они несколько эмоциональнее и менее богословские, чем те, к которым я привык.
— Большинство негритянских церквей расположено в городах, но душа у них сельская. Моя паства ходит по асфальту, но ноги у них еще в красной глине. Теперь, — его глаза увлажнились, напоминая Кларенсу отца, — старые негритянские проповедники уже не используют слово «всемогущий». Они просто говорят, что для Бога нет ничего невозможного. Не говорят что Бог — вездесущий, а говорят, что Бог так высок, что подняться над ним невозможно, так глубок, что невозможно опуститься ниже, и так широк, что Его не обойти, — он рассмеялся, — может, хочешь что-то спросить у меня о церкви?
— Я все думаю, как Вы можете управлять людьми, живущими вне моральных норм, — сказал Кларенс, — в моей последней церкви лидеры старались отворачиваться, игнорировать эти вопросы.
— Мы не относимся терпимо к греху. Я не имею в виду только с кафедры. Если кто-то будет употреблять наркотики, бить жену и детей, спать с кем попало, это ему не сойдет с рук. Не здесь.
— Но что вы можете с этим сделать?
—- Ну, вот пару месяцев назад, нам позвонили, что один из наших мужчин избил свою жену, Я поехал к ним с двумя