снимите галстук и расстегните рубашку", — сказала директриса голосом врача призывной медкомиссии в военкомате. "Елена Геннадьевна, я полагаю, заседание педагогического совета школы — не повод для стриптиза", — отказался Костя. "Константин Евгеньевич, во-первых, вновь призываю вас выбирать выражения и не употреблять гнусных терминов на заседании педагогического совета школы. А во-вторых, убедительно прошу вас ослабить галстук и расстегнуть верхнюю пуговицу вашей рубашки, — подкорректировала нескромное желание Легенда. — В моей просьбе нет ничего предосудительного, зато коллегам сейчас будет понятно, почему я вынуждена просить вас об этом". — "Извольте". Костя исполнил требуемое. В отвороте расстегнутой рубашке был виден шнурок. Обыкновенный шнурок, вроде ботиночного. Или вроде тех шнурков с ключами, которые носят на шее школьники младших классов, — чтобы не потерять ключи. "Что у вас там?.. Достаньте", — Легенда ткнула в воздух коротким тупым перстом с облупившимся на ногте лаком. На лице ее застыло гадливое выражение, будто она увидела на шее у Кости аршинного дождевого червя. "Не надо ничего доставать, — Костя застегнул рубашку, затянул узел галстука. — Я сам скажу, если вас это так интересует. У меня там православный крест". Ареопаг окаменел, будто на него разом наложили заклятие. "И вы с ЭТИМ приходили в школу?! — постепенно, как в гаммах, повышая голос, спросила в тишине негодующая Легенда. — Вы с ЭТИМ приходили к детям?!". — "К детям я приходил с теми знаниями, которые надеялся им передать. А с крестом я хожу всегда", — все так же хладнокровно ответил Костя. — "Чему же вы могли их научить с ЭТИМ? Богословию?". — "Богословию учат в других заведениях. Я, согласно своему статусу, учил детей географии и природоведению, а также, по мере сил и возможностей, — истории и краеведению. Я имею в виду те случаи, когда мы с детьми ходили в походы или выезжали с экскурсиями в другие города". — "Но как вы могли таскать ЭТО на шее и одновременно работать в школе?! Вы же советский учитель, советский человек! Ведь мы, учителя, родители, доверяли вам самое дорогое — детей!". — "Елена Геннадьевна, у вас есть претензии к методам моей работы? Сомнения в качестве учебного материала, который я использовал в своей педагогической деятельности? Примеры нарушения мной инструкций и предписаний Министерства просвещения СССР, РСФСР, гороно, районо, облоно, конкретно ваших инструкций? Или, может быть, примеры моего неэтичного поведения в школе? Я согласен выслушать непосредственные претензии к моей работе в школе, но не претензии к моим личным убеждениям". — "Если вы работаете в коллективе, то у вас нет и не может быть никаких личных убеждений! Все личное нужно оставлять дома!". — "А что тогда брать с собой на работу кроме конспектов, методичек и бутербродов? Коллектив состоит из личностей, а как можно воспитывать личностей, не будучи самому личностью? Мне кажется, вы не совсем верно понимаете, что такое коллективизм и ответственность человека перед обществом". — "А мне кажется, вы не совсем верно понимаете, что такое профессиональный и моральный долг советского педагога!". — "Вот я и прошу вас объяснить, кому и что я задолжал профессионально и морально. То есть, привести примеры моего непрофессионализма и аморальности на работе". — "Вы либо издеваетесь над нами, либо мы с вами говорим на разных языках!". — "Похоже, мы, и впрямь, говорим на разных языках. По этой причине я не вижу смысла в продолжении дискуссии и в моем присутствии здесь. Коллеги, пожалуйста, не сочтите мои слова за проявление неуважения к вам, но все это, действительно, пустая трата времени. Повторяю, Елена Геннадьевна, я готов сию минуту написать заявление об увольнении". — "Не трудитесь! Вы будете уволены не по собственному желанию, а в связи с несоответствием занимаемой должности и аморальным поступком". — "Как угодно".

"Ну, почему мне так не везет на учителей-мужиков? — жаловалась Легенда завучу после завершения педсовета. — Один. — сходит с ума в женском туалете, другой вешает крест на шею!.. Черт те что, а не учителя!".

Костя ни на что не жаловался. Это было бессмысленно. Более того, он отлично понимал, что помимо школы ему придется покинуть и город — как прокаженному в средние века. В этом городе у Кости больше не было ни перспектив, ни планов, ни надежд. Накануне отъезда он обзвонил старост тех старших классов, в которых преподавал географию, и сообщил, что все желающие ученики могут вечером прийти к нему домой на прощальное чаепитие. …"Толян, ты пойдешь? Толян!..", — Венька теребил задумавшегося друга. "А? — очнулся Толик. — Да, конечно, пойду… Во сколько это будет?". — "В семь. Я за тобой тогда зайду, ага?". — "Нет… Не надо. Я не из дома пойду. Мне еще по делам нужно будет кое-куда забежать. Уже там, у Кости, увидимся".

Конечно, Толик не пошел бы прощаться с географом. Это было бы то же самое, что пойти на панихиду к своей жертве. Значит, они все же выгнали Костю из школы, думал он… И Нику, и Костю. Теперь ясно, почему Кости в последние дни не было видно в школе, а географию вместо него вела эта бледная спирохета Аглая, которая умеет только долдонить, как пономарь. Ни уму-ни сердцу, ни запомнить, ни заинтересоваться. Значит, они выгнали Костю… Суки!.. Суки! Чтоб вас приподняло, да драбалызнуло!.. "А, по-моему, самая главная, центровая сука — это ты, — встрял в размышления его внутренний голос. — Это ведь ты сдал и Костю, и Нику. И не хочешь идти к Косте, потому что боишься смотреть ему в глаза. Сдавать не боялся, а смотреть в глаза боишься. Что, не так?". — "Не так. Я не боюсь. Я просто не смогу этого сделать. Не смогу посмотреть ему в глаза. Физически не смогу. Даже не представляю этого. Как я буду на него смотреть? Как он будет на меня смотреть? А что, если он уже рассказал всем, что это я его сдал? Он ведь, конечно, понял, что это я. Больше некому. Да ему и сказали, наверное, директриса и этот… Максим Андреевич, что это я его сдал… А Костя всем рассказал. Или, может, расскажет сегодня вечером. Когда меня увидит". "Ты по себе-то других не суди, — наглел внутренний голос. — Это ты — стукач и сука, а Костя — не такой. Этот сдавать не станет. И ты об этом знаешь". — "Хорошо, я — сука. Доволен? Доволен?! А теперь умолкни!".

Но, подобно тому, как преступника тянет на место преступления, так и Толика опасливое любопытство потянуло вечером к дому географа. К дому, но не в дом. Он пришел к Костиной хрущевке уже после семи, сделав по дороге приличный крюк, чтобы случайно не