Как твое здоровье?". — "Уже лучше. Врачи говорят: иду на поправку. Толик, ты убери с табуретки эти склянки. На тумбочку их переставь. Да-да, туда… Вот, теперь возьми табуретку и садись". "Я думал у вас тут душно, папахой попахивает и опрелостями, а у вас, наоборот, — пахнет апрелестями. Апрелем, стало быть, пахнет", — он осклабился, довольный своим непроизвольным каламбурным дуплетом. Ника улыбнулась в ответ. "Это тебе", — Толик протянул ей купленную по дороге шоколадку. — "Спасибо! "Сказки Пушкина"… Ты угадал, это мой любимый шоколад". Она говорила медленно, не без труда выговаривая отдельные слова. Было заметно, как непросто ей даются даже эти мизерные усилия. "Ну, как ты?", — механически повторил Толик, слегка растерявшись и не зная, о чем говорить. — "Нормально. Где-то через месяц-полтора обещают выписать. Как раз, наверное, к летним каникулам". "Как же она похудела… — думал Тэтэ. — Даже через халат это видно. Просто растаяла, как Снегурочка. Только не полностью… Кожа тонюсенькая, того и гляди порвется…". "Как у тебя дела? — спросила Ника. — Как в школе? Какие новости?". — "Все как всегда: хуже, чем хотелось бы, лучше, чем могло бы. Новостей особых и нет, все идет своим чередом… Тася тиранит нас, почем зря, говорит, что с таким отношением к учебе мы завалим выпускные экзамены в следующем году и получим не аттестаты, а волчьи билеты и справки об умственной отсталости. Ну, ты знаешь, как она умеет обнадежить!". Он старался говорить весело и о веселом, хотя веселый вид давался ему с трудом, как Нике — слова. "Все наши тебе привет передают, — добавил Толик. — Да, мы же к тебе приходили — в марте еще! Но нас внизу не пустили: дескать, нельзя пока. А сегодня дай, думаю, еще раз попытаюсь прорваться — на авось. И прорвался! Выходной день, а все равно пустили". — "Молодец! Я так рада тебя видеть… И вообще, я очень скучаю по всем нашим. И по школе. То есть, по учебе… Никогда не думала, что буду так скучать по урокам, домашним заданиям". — "А ты… уже решила, в какой школе теперь будешь учиться?". — "Это родители решат. Но пока ничего неизвестно. Неизвестно, как и что у меня сложится… Я ведь отстала сильно. Попросила, конечно, родителей принести несколько учебников, листаю их иногда. Но, сам понимаешь, школу это не заменит". — "Да ты нагонишь, Ника, обязательно нагонишь! Ты ведь в нашем классе была самой умной среди девчонок. Правда-правда, я не подлизываюсь!.. Ты в два счета все нагонишь. Вот я — казалось бы, дуб дубом, а в пятом классе все наверстал. Помнишь, я тогда почти всю вторую четверть из-за ангины пропустил?.. И ничего, потом все наверстал! И ты наверстаешь!". — "Спасибо тебе, Толик". Они помолчали. Тэтэ еще раз оглянулся на Никиных соседок по палате: кто спал, кто просто лежал, бесцельно смотря в потолок. Одна из женщин стояла перед окном и, шевеля губами, энергично рисовала в воздухе какие-то знаки, адресованные, по всей видимости, кому-то, находившемуся по ту сторону окна. "Ника…", — Толик перешел на полушепот и подтянул табурет ближе к кровати. — "Что?..". — "Ника… Ты только не обижайся, пожалуйста, ладно?.. Дурацкий вопрос… Ну, не дурацкий, но… Но я хочу тебя спросить… Только не обижайся. И не волнуйся… Скажи, в тот вечер… ну, когда это случилось… ты специально… под машину?.. Из-за того, что тебя исключили из комсомола… и из школы? Специально, да?.. Извини, но мне нужно спросить…". Улыбка потухла на ее лице. Несколько секунд она глядела на Толика сосредоточенно и испуганно. Затем опять заулыбалась: "Толик, ты что?.. Ты думаешь, я пыталась покончить с собой, что ли?.. Нееет!.. До такого состояния я не дошла и, надеюсь, никогда не дойду. Я не хочу умирать. Просто я в тот вечер была сама не своя, металась по городу, не зная, куда иду, зачем. Расстроилась сильно, вот и металась… И не помню, как вообще на ту улицу попала. Но под колеса я лезть не хотела… Все случайно вышла. Я думала, успею перебежать, а тут эта машина… Вылетела… Темно было". Лицо ее исказила гримаска боли. Ника замолчала и отвернулась к окну, кусая губы. Он вспомнил, как прежде она легонько покусывала губы — когда улыбалась. А сейчас кусала губы, пытаясь сдержать слезы… "Ника, извини меня, пожалуйста, — вскочил Толик, едва не опрокинув покачнувшийся табурет и всполошив женщин на соседних кроватях. — Я не должен был спрашивать. Это, конечно, ахинея полная… Извини!". — "Все в порядке… Толик, у меня сейчас процедуры должны быть по расписанию. Ты, наверное, иди. Спасибо тебе огромное, что навестил! Я очень рада была тебя видеть. Честно. Теперь я еще быстрее поправляться стану". — "Если это, действительно, так, то я буду приходить к тебе каждый день!". — "Каждый день не надо, это слишком часто. У тебя на уроки времени не останется, и тогда получишь волчий билет, как грозится Тася. Но иногда приходи. Обязательно приходи!". — "Ясное дело, приду!.. Ника, а мы ведь вообще с тобой будем видеться и после того, как тебя выпишут, да? Пусть ты перейдешь в другую школу, но из города-то не уедешь! ("Как Костя", — чуть было не брякнул он). И будем видеться, правда?". — "Конечно, будем, Толик". — "Ну, тогда я пошел, ага? До свидания, Ника. Поправляйся!". — "До свидания". Он уже взялся за ручку, потянул на себя дверь, но остановился. Закрыл дверь, развернулся и пошел обратно. "Ника!". — "Что, Толик?". — "Ника, ты прости меня… Прости, пожалуйста!". — "За что? — она опять улыбнулась, на сей раз — непонимающе. — Толик, ты передо мной ни в чем не виноват. Ты — мой лучший друг!". — "И все равно прости меня!". И, не дожидаясь ответа, зашагал к двери.

"Что у нее с речью? — спросил он у дежурной медсестры на этаже. — Почему она говорит так медленно и… трудно?". — "Кто?". Толик назвал фамилию Ники. "А, это у нее после аварии наблюдаются отдельные нарушения функций голосового аппарата, — пояснила медсестра. — Ну, и слаба она еще, понятно". "Эти… нарушения функций можно вылечить?". — "Кроме смерти все можно вылечить, молодой человек. Неизлечимых болезней сегодня уже не осталось". — "Но она будет разговаривать, как раньше?". — "Если очень захочет — будет. Главное лекарство — это желание выздороветь".

Глава 37

Больше Толик не видел свою бывшую любовь. После выписки Ники из больницы мать отвезла ее к родственнице в Москву, где Ника и закончила школу. Своего бессменного лидера Перса девятый класс лишился еще раньше — через несколько недель после февральского комсомольского собрания. Подчиняясь воле отца, Перс