Конец дня. Уго потрясен. Он не привык проигрывать, но уже стало ясно, что “да” не имеет никаких шансов на победу, несмотря на все усилия Чавеса, агитацию и угрозы, прозвучавшие как из уст самого президента, так и со стороны правительства. Обещания кубинских киберспециалистов на поверку оказались если и не прямым надувательством, то безмерным преувеличением. Президент запирается у себя в кабинете и велит принести чашку кофе – сотую за этот день, “и покрепче, очень-очень крепкого”. Потом зажигает сигарету, а курит он, только когда его никто не видит, и гасит свет. Ему надо подумать. Ему надо принять решение. Нельзя смириться с таким поражением. Что делать?

Чавес снова читает отчет, который был по его требованию подготовлен еще днем, когда ему стало понятно, что “нет” могут сказать гораздо больше венесуэльцев, чем он рассчитывал. Этот сугубо секретный документ составили для него начальник службы разведки, председатель Верховного суда, глава Национального избиркома и министр обороны. И хотя в отчете об этом не сказано ни слова, Уго знает, что представленные там цифры были проверены и в Гаване. Мало того, Фидель вместе со своими советниками уже подготовил для Уго собственные рекомендации. В отчете, надо добавить, были намечены и дальнейшие шаги на тот случай, если будет принято решение не признавать результатов референдума. Эти шаги предполагали соответствующие меры юридического, политического, военного и пропагандистского характера, а также самые решительные действия со стороны полиции.

Между тем сам Чавес действительно все больше и больше склонялся к тому, чтобы отменить результаты референдума и пообещать в ближайшее время провести новый. Он категорически не желал отдавать победу оппозиции. Но тут опять появилась пара надоедливых мух, которые довели его до бешенства.

– Проклятые мухи, черт бы их побрал! – кричал он, размахивая руками.

Наконец мухи исчезли, и Чавес уже совсем было собрался взять трубку и позвонить Фиделю, чтобы поставить того в известность о принятом решении, но в тот самый миг раздался стук в дверь и в кабинет вошел очень смущенный Донато Хиль, один из самых верных адъютантов Чавеса. Хиль долго извинялся за свое неуместное вторжение и, сильно нервничая, сообщил, что в приемной перед кабинетом собралась группа генералов, которые требуют срочной встречи с президентом. Уго не знал, гневаться ему или испугаться. Он долго молчал, но потом спросил помощника:

– Донато, кто там в этой группе главный?

– Не знаю, но говорил со мной от лица прочих и требовал встречи генерал Энрике Мухика.

Чавес удивился, но быстро сообразил, что к чему. Мухика, его товарищ со времен Военной академии, человек, который спас его после путча, забрав с острова Ла-Орчила, сейчас наверняка явился, чтобы уговорить Уго признать итоги референдума.

– Скажи Мухике, что он может войти, но только один, только он один. И больше никто, – приказал президент.

Мухика вошел. Чавес встретил его, стоя посреди кабинета, между дверью и своим огромным письменным столом. Было понятно, что он не собирается предлагать другу сесть и не готов уделить разговору много времени. Уго был очень серьезен, мрачен и не скрывал нетерпения.

– Что тебе угодно, Энрике? Говори, зачем явился. Ты ведь прекрасно знаешь, что я сильно занят.

– Уго, как твой товарищ и близкий друг, но главное – как верный сторонник революции, я пришел, чтобы призвать тебя не оспаривать победы оппозиции на сегодняшем референдуме. Мы не знаем, как все повернется, если ты поступишь иначе и люди, голосовавшие против нас, в знак протеста выйдут на улицы. Генералы, явившиеся сюда вместе со мной, – они сейчас ожидают в приемной у твоего кабинета, – хотят поставить тебя в известность: они не могут гарантировать, что подчиненные им войска выполнят приказ подавить уличные протесты, которые, вне всякого сомнения, вспыхнут по всей стране, если будет объявлено, что победу одержали твои сторонники.

– Что за чушь ты несешь, Энрике! – громко и с возмущением ответил ему Уго. – Я никогда – слышишь, никогда! – не поступал против воли народа. Если те получили больше голосов, чем мы, значит, они победили. И точка. Ничего страшного не случилось. А теперь, пожалуйста, не мешай мне работать. У меня очень много дел. Спокойной ночи.

Несколько часов спустя Национальный избирательный комитет огласил итоги голосования. Венесуэла и весь мир узнали: оппозиция победила с небольшим, но достаточным перевесом в голосах, чтобы помешать проведению предложенных президентом серьезных изменений, которые касались шестидесяти девяти статей действующей в стране Конституции.

Оппозиция и студенчество ликовали, празднуя первое поражение Уго Чавеса за все время его правления. Телекамеры запечатлели, как Антоньета целует своего жениха Артуро Солиса.

В правительственном дворце Чавес, оставшись один, не мог справиться с приступом ярости. Он крушил стулья и разбил стеклянный стол. Донато Хиль слышал шум, но никак на него не реагировал. Никто и никогда не узнает о том, что происходило там, внутри. Во всяком случае, он, Донато, будет нем как могила. Дождавшись, пока в кабинете наступит тишина, помощник Чавеса наконец собрался с духом, чтобы войти и подать президенту кофе, полный кофейник кофе. Был час ночи. Хиль робко открыл дверь и увидел, что кабинет погружен в непроглядный мрак. Светился лишь кончик сигареты, которую курил Уго. Тот сразу же велел помощнику включить свет. Лампы осветили картину страшного разгрома: опрокинутые стулья, перевернутое кресло, разбросанные по полу бумаги и десятки валяющихся повсюду окурков. Но больше всего поразило Донато лицо Чавеса. Таким он еще никогда его не видел. На перекошенной физиономии застыла гримаса дикой усталости, гнева и жестокого отчаяния. Донато с тревогой заметил на столе перед Уго два старинных пистолета, когда-то принадлежавших Симону Боливару, а также пистолет “Глок”, с которым президент никогда не расставался. Донато не нашелся что сказать. И решил, что лучше ему сейчас вообще не раскрывать рта, а просто налить Чавесу кофе и как можно быстрее удалиться. Когда он уже подошел к двери, Уго позвал его.

– Мы не проиграли, Донато, – сказал он с показным спокойствием. – Мы многому научились.

На следующий день президент, переживший бессонную ночь и умело скрывавший свое жуткое настроение, устроил пресс-конференцию и обратился к нации. На экранах он появился в окружении высокопоставленных военных, в том числе и нескольких генералов, которые пытались встретиться с ним накануне вечером. Всем радио- и телеканалам было приказано транслировать речь Чавеса. На сей раз он решил доказать, что самый последовательный демократ в стране – это он. Президент признал свое поражение и сначала говорил в примирительном и спокойном тоне. Он словно превратил официальную пресс-конференцию в некое подобие беседы в кругу друзей, показанной в прямом эфире. Но тон его менялся по мере того, как Чавес развивал свои идеи. Ровный голос президента постепенно становился все тверже и тверже, а потом в нем зазвучала угроза.

– Наверное, мы как народ еще не готовы к тому, чтобы бесстрашно ступить на социалистический путь, – заявил он со слегка ироничной улыбкой, – но надо попробовать. Я хочу, чтобы вы знали: я не отказываюсь ни от одной запятой в своих предложениях, мои предложения остаются в силе. Мы объявим второй референдум или отыщем иные пути, чтобы осуществить перемены, в которых наша страна нуждается. Перемены в правительстве, в системе образования, в экономике и общественной жизни – мы их все так или иначе осуществим.