Джулиано перевёл учителю вопрос заказчика, а затем перевёл ответные слова, как всегда не удержавшись от того, чтобы внести некоторые добавления от себя:

– Живопись есть живопись, Ваше Величество. Человек, даже когда смотрится в зеркало, может видеть разный образ – всё зависит от сиюминутного настроения. Что уж говорить о портретах! Портрет отражает настроение художника. И всё же мой учитель старается не льстить. Если он видит горбатую спину, то не станет рисовать прямую, как бы ни сочувствовал горбуну.

– Так, значит, я вижу почти полное отражение действительности, если не считать вычурного одеяния, которое вы пририсовали?

– Ваше Величество очень удачно выразили в трёх словах то, о чём мой учитель говорил так долго, – молодой флорентиец поклонился.

– Хорошо, – пробормотал король, но что именно хорошо, не уточнил.

– А ведь Ваше Величество так и не сказали, для чего предназначен портрет, – вкрадчиво проговорил ученик придворного живописца, заглядывая монарху через плечо, и тут же осёкся, потому что Матьяш повернулся и приподнял правую бровь, что выражало недоумение с оттенком неудовольствия.

Джулиано понял свою оплошность. До сих пор он лишь переводил слова учителя, а не сам говорил с королём. И тут вдруг забылся! И не просто забылся, а стал нагло требовать, чтобы Его Величество отчитывался в своих действиях и рассказывал, зачем нужен портрет.

Чтобы хоть как-то поправить положение, юный флорентиец добавил:

– Простите, Ваше Величество. Конечно, сейчас уже поздно говорить об этом. Просто мой учитель очень скромен и сам не стал бы спрашивать о дальнейшей судьбе портрета, хотя живо интересуется судьбой своего произведения, как и всякий мастер. Мы никоим образом не вмешиваемся в дела Вашего Величества, но были бы рады получить самые общие сведения. Будет ли портрет вывешен во дворце? Если да, то что будет висеть по соседству? А что станет говорить владелец картины, представляя её гостям? «Смотрите, вот портрет отъявленного злодея!» – наверное, что-то в этом роде?

Лоб короля разгладился, а на лице появилась лёгкая улыбка:

– Вовсе нет. Человек, изображенный здесь, не внушает оторопь. Это очень хорошо. Я доволен. Конечно, в галерее рядом с портретами моих родственников ему не место, но я заказал картину вовсе не затем, чтобы положить начало галерее чудовищ, хоть и слышал, подобные галереи сейчас входят в моду…

Джулиано частично перевёл учителю королевские слова – ту часть, в которой содержались похвалы, – после чего живописец низко поклонился, а ученик продолжал беседовать с королём:

– Значит, Ваше Величество не собирается никого пугать этим портретом?

– Нет, у меня совсем другая цель. Однако я не вполне уверен… – казалось, Матьяш готов разоткровенничаться.

– В чём же Ваше Величество сомневается?

– Я вижу на картине человека гордого, но готового покориться. Насколько я прав?

– Вы совершенно правы, Ваше Величество.

– Это мнение твоего учителя или твоё?

Господин придворный живописец, видя, что король вопросительно на него смотрит, забеспокоился, но Джулиано, стоявший за спиной монарха сделал знак, что всё хорошо.

– Значит, это мнение твоё, – усмехнулся Матьяш, снова повернувшись к юному флорентийцу.

– Ваше Величество, моему учителю не приходилось беседовать с узником, а мне приходилось, так что могу заверить… – юноша не успел договорить.

– Мой кузен уже оставил привычку ловить воронов, как делает это многие годы? – перебил Матьяш.

– Ммм… – замялся Джулиано. – Мы видели, как узник оставляет на окне своей темницы пищу – прикармливает ворона, которого завёт Матьяшем…

– Зовёт ворона Матьяшем? – король засмеялся. – Ах, даже так?! А вы спросили узника, для чего он хочет поймать этого ворона?

– Да, Ваше Величество, мы спросили, – кивнул юноша, – и узник признался нам, что хочет держать птицу в своей комнате. Дескать, птица тоже должна сидеть в заключении, то есть разделить с узником то наказание, которое он несёт.

– Неужели мой кузен неисправим? – Матьяш снова в задумчивости уставился на портрет.

– Если мне будет позволено сказать… – робко произнёс юный флорентиец, склоняясь в поклоне за спиной у короля.

– Я вижу, ты много времени провёл, беседуя я моим кузеном, – заметил король, по-прежнему глядя на портрет.

– Да, Ваше Величество, – ученик придворного живописца снова начал говорить вкрадчиво, – и мне кажется, что неприязнь к Вашему Величеству со стороны узника подогревается исключительно тем обстоятельством, что он до сих пор в заточении. Если бы Ваше Величество решились на помилование, эта неприязнь тут же сменилась бы благодарностью.

– В самом деле? – спросил Матьяш, не отрываясь от картины и, очевидно, доверяя ей гораздо больше, чем словам Джулиано. – А почему ты думаешь, что мой кузен окажется благодарен? В прежние времена он был человеком очень неблагодарным, не ценил то, что ему давали, и злился на меня, потому что я не действовал по его указке. Признаюсь, я потому и не велел пресечь его забаву с птицами, надеясь, мой кузен добровольно оставит воронов в покое, и это означало бы, что злость его поугасла, но увы.

– Ваше Величество, конечно, правы, – кивнул юный флорентиец, хотя король не мог видеть кивка, потому что стоял спиной. – Однако благодарность узник всё же проявляет. Я помню, как он сказал, что благодарен Вашему Величеству, потому что тюрьма спасла его от смерти на поле брани.

– Так и сказал?

– Да, Ваше Величество, однако узником владеют противоречивые чувства, потому что в другой раз он сказал, что лучше сразу лишиться головы, чем медленно умирать в тюрьме. Поэтому, если помилование случится, то это будет равносильно спасению от смерти. Получится, что Ваше Величество спасли узника уже дважды. Даже самые неблагодарные люди всегда благодарны за такое.

– Ты так горячо просишь за моего кузена, – заметил король и наконец обернулся. – А ты готов ручаться за него?

Молодой флорентиец подумал немного: «Если столько всего наговорил, отступать поздно»:

– Да, Ваше Величество.

Король снова засмеялся:

– А знаешь, зачем мне портрет? Я намереваюсь показать его одной даме… Послушаем, что скажет она.

* * *

По лестницам раздался топот, взвизгнул засов, заскрежетал ключ в замочной скважине, и дверь с лёгким скрипом отворилась. Сперва в комнату вошёл комендант, за ним двое незнакомцев. Прямые спины этих двоих, удобная одежда без модных вычур, а также мечи – всё подсказывало, что в Соломонову башню пожаловали воины, хоть и без доспехов. Один из посетителей, наверное, был старшим не только по возрасту, но и по должности. Не случайно другой старался вперёд не соваться, а наоборот, держался на шаг позади.

«Зачастили ко мне гости. Что ни весна, то новые», – подумал Влад, сидя на каменной скамье рядом с окном, смотревшим в сторону горы. Посетители лишь ненадолго привлекли внимание узника, а затем он снова устремил взгляд на зелёные кроны дубов, покрывавших все горные склоны, и на голубое почти безоблачное небо.