— Я же, как-никак, чаровник. И могу погружать в состояние ясновидения тех, у кого есть расположение к этому. Ключницу мою, например...

Настоятель перекрестился:

— Дьявольские действа... Упаси, Господь, от нечистой силы!.. — А потом добавил: — Тайну исповеди не осмелюсь нарушить.

— Нарушать и не надо. Просто намекни, что тебе известно, кем Найдёна-Меланья Люту и Свенельду доводится. И что в случае издевательств над Милонегом сведущие люди это раскроют всем.

— Но они некрещёные, — повторил христианин. — И для них грех кровосмешения — не такой уж проступок, чтобы его бояться.

— Ошибаешься, милый друг. Наши догмы менее суровые, чем у вас, это верно, но славянские боги призывают жить в чистоте и опрятности. И, по нашим обычаям, свёкор не может спать со снохой, брат с сестрой, дочь с отцом или матерь с сыном. Мы не одобряем также однополой любви и покрытия человеком животного — как противных естеству нашего народа... Так что страх огласки для Клерконичей может возыметь должный отклик.

— Хорошо, попробую, — дал согласие священнослужитель. — Завтра поутру...

— Нет, пожалуйста, сегодня. Завтра будет поздно. Всё решить надо этой ночью. Я отправлюсь к Ярополку немедля...

* * *

...Настенька сидела в одрине — бледная, серьёзная. А хазарка Суламифь расчёсывала ей волосы; гребешок распрямлял спутанные кудри, тренькая и щёлкая. Рядом в клетке прыгал и свистел беззаботный чижик.

— Вот что, Суламифь, — наконец заговорила гречанка. — Ты тогда в купальне мне клялась в любви, проклиная себя за донос Мстиславу...

— Да, да, госпожа, — с чувством сказала старая женщина. — Очень виноват. Ты меня простить...

— Я тебя простила. Но сегодня, после отца Григория, кто-то опять донёс, чтобы погубить Милонега...

Грузная хазарка пала перед ней на колени, заломила руки:

— Нет, не я, не я! Видеть Бог, не я! Никогда больше не бежать и не обвинять, госпожа...

— Ладно, верю, встань... Может, это Ратша... Но хочу тебя спросить про другое. Ты согласна разделить со мной все мои невзгоды?

— О, согласна, госпожа, я готов умереть, если ты хотеть...

— Что ж, посмотрим. — Настенька помедлила. — Если они убьют Милонега — а, скорее всего, так оно и случится, — мне житья в Киеве не будет. Видеть не могу больше никого. Я вначале вздумала руки на себя наложить, но сейчас решила иначе: тайно убежать.

Суламифь выронила гребень:

— Хас вэшалом! Невозможно, нет! Сразу догонять, очень убивать!

— Да, немалый риск. Надо всё продумать. Например: если моё отсутствие ими обнаружится, то в каком направлении бросятся преследовать?

— О, конечно, юг, Булгар, папа-мама в Константинополь!

— Правильно. И поэтому надо ехать в противоположную сторону: в Овруч, к князю Олегу. А пока суд да дело, мы уже окажемся на Древлянской земле.

— Верно, так, — закивала хазарка.

— Надо достать коня и повозку. Вот возьми — эти украшения мне дарил Ярополк. Завтра утром сбегай на Подол и продай. А потом купи подводу и найми возницу. Подбери надёжного, не калеку, не пьяницу...

— Слушаю, госпожа.

— Как уйти от охраны? Муж грозил запереть меня в четырёх стенах... Тоже надо обмозговать. У меня есть лекарство, принесённое Ратшей, — одолень-трава. Три-четыре капли — засыпаешь мгновенно. Можно капнуть немного больше... для надёжности... гридям поднести — и конец. Ближе к делу наметим время. На Подоле встретимся. И — прощай тогда, стольный град; здравствуй, воля вольная; избавление ото всех невзгод!..

Так они ещё долго толковали вполголоса, оговаривая детали будущей операции...

* * *

...Но легко сказать — трудно выполнить. Ярополк не принял Жеривола — князь предвидел, что отец станет убеждать сжалиться над сыном, и велел волхва задержать. Как ни буйствовал кудесник, обещая напустить на дворец моровую язву, мечники стояли железно. А с Григорием получилось вовсе отвратительно: у Клерконичей священника попросту побили. «Станешь угрожать — голову отрежу! — брызгал слюной Мстислав. — Долгогривый! Тать! Возводить напраслину, мазать грязью! Ты меня ещё вспомнить! Порублю в капусту все твои кресты, а иконы спалю!» Возвратившись домой, волоча раненую ногу, с фонарём под глазом и обезображенной бородой (рвали клочьями), настоятель церкви Ильи-пророка рассказал обо всём Паисию. Инок пребывал в хорошем расположении духа, и кошмарный вид христианского пастыря оказался для него неожидан.

— Надо вызволять брата Савву! — взялся за плащ чернец. — Он меня спас от печенегов, и за мной — должок.

— Рябка тебя проводит, — простонал побитый отец Григорий. — К Жериволу ступай. Вместе сообразите, как действовать...

* * *

...В доме Иоанна отмечали именины Фёдора — младшего сына купца-варяга. Именинник сидел во главе стола, на почётном месте, — в красной шёлковой рубашке, гладко причёсанный на пробор. Фёдор был светлее старшего брата Павла — русые волнистые волосы, голубые глаза. «Ангелочек наш», — смеялась Меланья. Рядом с Фёдором находился его отец — мало изменившийся за четыре года, всё такой же благообразный, крепкий. Справа сидел Варяжко, а напротив — Найдёна. Замыкала стол жена Иоанна — Фёкла: маленькая, юркая, чем-то напоминавшая чёрненькую мышку. Прочитав молитву, принялись за трапезу. Иоанн поднял кубок:

— Слава богу, мы сегодня празднуем вместе. Ведь семья — главная опора мужчины. Я счастливый человек — у меня верная жена и красивые дети. Осушить хочу этот пенный кубок, здравицу произнеся в вашу честь. Фёдор, мальчик, не хворай и расти большой, радуя и меня, и маменьку своими успехами. Павел, ты подумай над выбором пути. Скоро тебе пятнадцать. Буду рад, если сделаешься купцом — продолжателем семейного дела. Но последнее слово за гобой. Не хочу неволить. Ежели задумаешь поступи ть на службу к князю — в добрый час!.. Доченька любимая! Пусть твоё семейное счастье будет безгранично; станем вместе молиться за здоровье Брыкуна — Бог ему в помощь!.. Жёнушка моя! Мы с тобой прожили восемнадцать лет. Много было трудностей и печалей, но запомнилось хорошее. Низкий поклон тебе за это!.. Милые мои! Да вселится покой и чистота в ваши души. Счастья вам, любви и всемерной благодати!

Праздник шёл своим чередом. Выпили за здравие Иоанна, за достаток в доме, за спокойствие на Киевской земле. А по просьбе тятеньки именинник спел стишок на греческом языке. В общем, смеха и радости было много. Неожиданно раздался шум в сенях. Распахнулась дверь, и в светёлку залетел разъярённый Лют. От его зловещей физиономии Фёкла ахнула. Иоанн встал из-за стола. А Найдёна