вернулись в Европу. В числе тех возвращенцев были и Лоран с Анхеликой. Вчетвером мы решили продать асьенду и всю землю при ней дону Фернандо дель Рио, который решил культивировать новую плантацию с нуля. Он повыкорчевывал все старые, поврежденные болезнью деревья и посадил новые. Успех от этого проекта может ожидаться лишь через многие годы – но это уже не наша забота!

Получив свою часть денег от продажи, Анхелика купила билеты до Европы, планируя ближайшие несколько месяцев путешествовать по Старому Свету. Предвкушая новое приключение, она пребывала в весьма приподнятом состоянии духа и даже улыбнулась мне приветливо, когда мы виделись последний раз.

Не без сожаления мы обе осознали, что в нас намного больше общего, нежели когда-то казалось: и стремление к приключениям, и нетерпимость к городским сплетникам, и даже нелюбовь к свекле. Радостно и горько было понимать, что, как только я начала как следует узнавать свою сестру и смогла как-то загладить перед ней вину, Анхелике понадобилось уехать.

Сама я в итоге приобрела себе кофейню – ту самую, в которой однажды побывала с Мартином. Это потребовало некоторых вложений, но, учитывая мой опыт и радостный энтузиазм от того, что я, по сути, стала первым шоколатье в наших краях, бизнес мой начал постепенно окупаться. В считаные месяцы после того, как я открыла шоколадное кафе, у меня появилась небольшая, но довольно постоянная клиентура. Чтобы отведать мой шоколад, стали приезжать аж из Гуаякиля. Вскоре выяснилось, что в моем распоряжении будет эксклюзивный и высококачественный сорт какао-бобов, который поступал ко мне с новой, многообещающей плантации в Колумбии, хозяином которой стал не кто иной, как Мартин Сабатер.

После всех потрясений, вызванных эпидемией растений, он еще некоторое время оставался при нашей асьенде, всячески мне помогая там, где возникала такая нужда. Когда же ничего больше не осталось делать, Мартин собрал все свои сбережения и купил собственное имение на юге Колумбии, в местности под названием Валье-дель-Каука. В честь нашей дружбы он предложил мне покупать у него какао-бобы по более низкой цене и, мало того, пригласил меня когда-нибудь посетить его плантацию, которой в каждом своем письме он восхищается все больше.

Когда он отбыл в Колумбию, оставив мне прощальное письмо, в котором извинялся за все те переживания, что он мне причинил, я сперва решила вернуться в Испанию. Здесь мне, казалось, больше нечего было делать. Однако случайная встреча на рынке в Винсесе с Каталиной внезапно переменила мои намерения. За чашечкой кофе и сладкими pristiños[88] она призналась мне, что с Анхеликой они никогда не были как сестры близки и что она, сколько себя помнит, всегда мечтала встретиться со мной и установить тесную дружбу. Она поведала мне об одиноком детстве на асьенде – в своей золотой клетке, – а потом внезапно пожала мне руку и попросила остаться, хотя бы на подольше. Просьба ее заставила меня на время отложить отъезд, потом отложить еще раз – пока однажды, выходя из ее дома, я не увидела на дверях той кофейни, где мы как-то раз сидели с Мартином, вывеску «Продается». И в тот момент я поняла, что обязательно здесь останусь.

Ни разу еще я не пожалела о своем решении. Я рада была познакомить жителей этой страны со всеми чудесами шоколада. Я много и упорно работаю – хотя и не так напряженно, как некогда в Севилье. Теперь я оставляю себе время насладиться радостями жизни – tinto de verano[89], приятной дружеской беседой, любованием закатом.

С тех пор как Каталина перебралась жить в город, она постепенно утрачивает в сознании наиболее завидных местных холостяков свой образ оторванной от мира «святоши». Должна признаться, я чуточку ей в этом помогаю. Поскольку в своей «шоколаднице» я часто встречаюсь с новыми людьми, то время от времени знакомлю наиболее достойных мужчин с Каталиной. Но ей пока что оказалось трудно угодить. И все же я не перестаю питать надежду, что однажды смогу найти для нее идеальную партию.

После того как Анхелика с Лораном уехали из страны, я согласилась поселиться вместе с Каталиной. До сих пор мы живем с ней в полном ладу. Я очень люблю наши поздние вечерние беседы. А еще я с удовольствием наблюдаю, как она шьет для городских модниц наряды…

От размышлений меня оторвал внезапный звонок в дверь. Попросив Майру присмотреть за какао-бобами, я помчалась открывать.

За порогом стоял почтальон с бандеролью.

– Из Гуаякиля, – пояснил он, вручая мне сверток.

Адреса отправителя на нем не имелось, а потому я нетерпеливо разорвала в куски упаковочную бумагу и достала небольшую картонную коробку. Внутри лежала кукла с подушечкой вместо юбки платья. Выглядела игрушка очень старой: лицо куклы было грязным, а светлые волосы – спутавшимися. Под куклой оказалась сложенная пополам записка. Я мигом узнала этот почерк.

«Здравствуй, Пурификасьон!

Много лет назад я отдала эту куклу Каталине. Не так давно я нашла ее в коробке в одной из кладовок на асьенде и забрала с собой. Это единственная память о моем отце, единственный подарок, что я от него когда-то получила, будучи еще маленькой девочкой.

А еще это единственная вещь, что я могу тебе предложить с просьбой о примирении и как извинение за все те страдания, что я тебе причинила своими жалкими, необдуманными поступками. Быть может, когда-нибудь твое сердце сумеет простить ту девочку, что всего лишь жаждала быть ближе к отцу, но не знала, как это сделать правильно.

С безмерным сожалением,

Элиза».

Я сложила письмо и бережно положила куклу позади стеклянной витринной стойки, рядом с пишущей машинкой мужа. Затем направилась в комнатку в самой глубине своей «шоколадницы», где спал в кроватке мой полуторагодовалый сын Кристобаль. Я взяла в ладонь его крохотную пухленькую ручку и нежно поцеловала. Я никогда даже представить не могла, что у меня родится такое прелестное, такое исполненное совершенства дитя – с длинными загнутыми ресницами и яркими, как у отца, глазами.

Тот факт, что я пребываю в положении, я обнаружила вскоре после отъезда Мартина. Я очень опасалась, что потеряю и этого ребенка, однако каким-то образом мне удалось благополучно отходить беременность, и малыш родился крепким и здоровым. Я часто задавалась вопросом: почему я сумела выносить дитя от Мартина, а от Кристобаля этого никак не получалось. То ли дело тут в местном климате, то ли в неспешном, бессуетном образе жизни, то ли это просто судьба? Но как бы то ни было, в