Чувствуя зов Истока, Ровена закрыла глаза и стала думать о Друссе.

На крыльях ветра Ровена былых времен взмыла над домом, впивая сладость воздуха и наслаждаясь свободой, что ведома лишь небожителям. Земля проносилась под ней, зеленая и плодородная, с золотыми заплатами кукурузных полей. Реки казались атласными лентами, моря — покрытыми рябью озерами, города — суетливыми муравейниками.

Мир превратился в блюдо, выложенное голубыми и белыми самоцветами, потом в камушек, обкатанный морем, и, наконец, в маленькую искорку. Ровена вновь подумала о Друссе и взмолилась:

— О, не теперь еще! Дай мне взглянуть на него в последний раз!

Краски замелькали перед ней, и она, кружась, полетела вниз сквозь облака. Под ней золотом и зеленью замелькали поля и луга Сентранской равнины, богатой и обильной. К востоку как будто туча, серая и безжизненная, лежала на земле—и Скельнские горы казались складками на ней. Ровена спускалась все ниже и наконец повисла над перевалом, глядя на вступившие в битву войска.

Друсса нетрудно было найти.

Он, как всегда, стоял в гуще боя, орудуя своим смертоносным топором.

Ровену охватила глубокая печаль, пронзившая болью ее душу.

— Прощай, любовь моя, — сказала она и обратила взор к небесам.

Бессмертные столкнулись с дренаями, и сталь зазвенела о сталь под неумолчный бой барабанов. Друсс обрушил Снагу на чье-то бородатое лицо, уклонился от смертельного выпада, вспорол нападавшему живот. Вражеское копье поранило ему лицо, меч задел плечо. Оттесненный на шаг назад, Друсс уперся каблуками в землю, рубя окровавленным топором серебристо-черные ряды перед собой.

Под напором Бессмертных дренаи медленно отступали назад.

Мощный удар расколол надвое щит Друсса. Отшвырнув его от себя, воин перехватил Снагу обеими руками. Гнев, который он испытывал, превратился в ярость. Глаза полыхнули огнем, сила вливалась в его усталые, ноющие мышцы.

Дренаев оттеснили уже шагов на двадцать. Еще десять — и перевал станет шире. Там защитники не удержат его.

Друсс оскалился, точно мертвая голова. Линия по обе стороны от него прогнулась, как лук, — только он один стоял недвижимо. Бессмертные, напиравшие на него, валились, как колосья. Сила переполняла его.

Он начал смеяться.

Это был страшный смех, от которого кровь в жилах врагов леденела. Снага вновь обрушился на лицо солдата, отбросив его на ряды товарищей. Друсс ринулся вперед и рассек грудь следующему, а после принялся рубить налево и направо. Люди шарахались от него в стороны, в строю Бессмертных открылась брешь. С яростным ревом Друсс врубался все глубже. Сертак и Диагорас следовали за ним.

Это было похоже на самоубийство, но дренаи образовали клин, в голове которого шел Друсс.

Ничто не могло остановить могучего воина. Вентрийцы бросались на него со всех сторон, но топор разил их, мелькая, словно ртуть. Молодой солдат по имени Ээрисет, принятый в Бессмертные всего месяц назад, увидел, что Друсс надвигается на него. Страх подкатил к горлу, словно желчь. Ээрисет бросил меч и повернулся назад, толкнув солдата позади себя.

— Назад, — закричал юноша. — Все назад! Люди расступались перед ним, и другие подхватили его крик, думая, что это приказ сверху.

— Назад! Назад к ручью! — пронеслось по рядам, и Бессмертные хлынули обратно к лагерю.

Горбен со своего трона в ужасе смотрел, как его гвардия в беспорядке бредет через узкий ручей.

Он перевел взгляд на перевал, где стоял Друсс, размахивая Снагой, и голос воина докатился до него эхом:

— Где же теперь ваша слава, вы, восточные ублюдки? Абадай упал на колени перед императором и склонил голову. Кровь сочилась у него из небольшой раны на лбу.

— Как это случилось? — спросил Горбен.

— Сам не знаю, государь. Мы уже теснили их назад, как вдруг этот, с топором, обезумел и начал нас крошить. Мы уже одолели их. Почти что одолели. Но потом вдруг поднялся крик «назад», и воцарился хаос.

Друсс на перевале спешно точил топор.

— Мы побили Бессмертных, — вскричал Диагорас, хлопнув его по плечу. — Клянусь всеми богами Миссаэля, мы побили проклятых Бессмертных!

— Они вернутся, парень, и очень скоро. Ты лучше помолись, чтобы наша армия пришла поскорее.

Отточив Снагу, как бритву, Друсс осмотрел свои раны. Порез на лице пекло, как огнем, но кровь уже остановилась. С плечом дело обстояло похуже, Друсс пока завязал его, как мог. Если они переживут этот день, ночью он зашьет себе рану. На руках и ногах виднелось еще несколько царапин, но эти уже подсыхали.

На Друсса упала тень, он поднял глаза. Рядом стоял Зибен в панцире и шлеме.

— Ну, как я выгляжу?

— Смешно. Что это взбрело тебе в голову?

— Я хочу быть в самой гуще, Друсс, старый конь. И ты меня не удержишь.

— Не стану и пытаться. — Друсс встал и взял друга за плечи. — Хорошие это были годы, дружище. Лучших и желать нельзя. Жизнь дает человеку не так уж много даров, и один из них — знать, что у тебя есть друг, который в черный день станет с тобой рядом. И скажем честно, Зибен: более черного дня мы вряд ли с тобой дождемся.

— В твоих устах это звучит совсем уж безнадежно, милый мой Друсс.

— Что ж, всем когда-то надо умирать. Когда смерть явится к тебе, плюнь ей в глаза, поэт.

— Постараюсь.

— Ты всегда старался, как мог.

Барабаны забили снова, и Бессмертные построились в ряды. Теперь они смотрели на защитников с яростью. Теперь уж никто не обратит их вспять — ни Друсс, ни жалкие двести противников.

Дренаев в самом начале схватки стали теснить назад. Даже Друсс, который нуждался в размахе, должен был отступить на шаг, чтобы свободно махать топором, потом еще на шаг — и еще. Он бился, не зная устали, как машина, окровавленный и кровавый. Не зная пощады, Снага разил в багрово-алых струях.

Снова и снова дренаи сплачивались вокруг него, и снова и снова Бессмертные в угрюмой решимости продвигались все дальше, шагая по трупам своих убитых.

Внезапно линия дренаев прорвалась — и бой разбился, разлетелся на отдельные стычки. Малые островки дренаев, ограждавших себя щитами, терялись в затопившем перевал серебристо-черном море.

Битва была проиграна.

Сентранская равнина открылась перед победителями.

Но Бессмертные жаждали стереть память о своем поражении. Они преградили путь на запад, ибо желали перебить до последнего всех свидетелей своего позора.

Горбен, следивший за битвой с восточного холма, в ярости швырнул наземь свой скипетр и закричал Абадаю:

— Они победили — отчего же они не идут вперед? В своей кровавой горячке они загораживают нам перевал!