В течение последующих двух лет весь его штаб из людей, белых крыс и белых мышей, – весь этот штаб настойчиво и упорно работал в институте, напоминавшем подземную кузницу чертей и гномов. Они проделывали бесконечные опыты с теми шестьюстами шестью различными препаратами мышьяка, которые им удалось составить. Иногда какое-нибудь из этих причудливых химических соединений действительно оказывало некоторое действие на больных мышей, и весь штаб готов был уже с облегчением воскликнуть: «Наконец-то! Цель достигнута!» Но вскоре обнаруживалось, что, уничтожая свирепых трипаносом «моль де кадерас», это чудесное лекарство одновременно превращало кровь мышей в воду или убивало их, вызывая злокачественную желтуху.

Все дело заключалось в том, насколько крепко мышьяк был связан в препарате! Когда Эрлиху казалось, что большие дозы слишком опасны для животных, он пытался лечить их маленькими, часто повторяющимися дозами, но при этом способе проклятые трипаносомы вскоре получали иммунитет к мышьяку и совершенно отказывались погибать, тогда как мыши продолжали гибнуть сотнями.

Так безрадостно протекали опыты с первыми пятьюстами девяноста одним препаратом на основе мышьяка. Эрлих по-прежнему утешал себя волшебными сказками о чудесных, неслыханных комбинациях атомов и рисовал Бертхейму новые дикие формулы и диаграммы воображаемых мышьяковых соединений, которые тот, при всех своих глубоких познаниях, совершенно не брался составлять. Его помощники были раздражены и угнетены этим упорным непризнаванием невозможного; но в то же время их ободряло и окрыляло его неукротимое, чисто ослиное упрямство.

«Он просто сумасшедший энтузиаст!» – говорили они между собой и постепенно сами становились энтузиастами. Так, работая на износ, Пауль Эрлих дождался наконец, в 1909 году, своего знаменательного дня.

6

Работая без сна и отдыха, – а поскольку ему было уже за пятьдесят, то и смерть была не за горами, – Пауль Эрлих наткнулся на свой знаменитый препарат «606», который без помощи Бертхейма ему, конечно, не удалось бы найти никогда в жизни. Этот препарат был продуктом тончайшего химического синтеза, и его приготовление было сопряжено с опасностями взрыва и пожара от большого количества неизбежных при этом эфирных паров. Кроме того, его чрезвычайно трудно было сохранять, так как самая ничтожная примесь воздуха грозила превратить его из невинного лекарства в страшный яд.

Таков был этот прославленный препарат «606», носивший мудреное название «диокси-диамино-арсенобензол-дигидрохлорид». Его убийственное действие на трипаносом было пропорционально длине его названия. Первое же вливание совершенно очищало кровь мышонка от свирепых возбудителей, убивая их всех до последнего, чтобы ни один не мог пойти и рассказать эту страшную новость своим собратьям. В то же время этот препарат был абсолютно безвреден. Безвреден, несмотря на то, что делался на основе мышьяка, этого яда трусливых убийц! Он никогда не вызывал у мышей слепоты, никогда не превращал их кровь в воду – одним словом, был вполне безопасен.

«Да, были денечки!» – вспоминал много лет спустя старик Кадерейт. У него и тогда уже почти отнимались ноги, но как он топтался, ухаживая за «отцом»! – «Намаялись мы как следует, когда открывали «606».

Итак, «606» – совершенно безвредное средство, излечивающее трипаносомоз «кадерас», несущее спасение мышам и лошадиным задам, но что же дальше? Вот тут-то Пауль Эрлих и делает свой лучший удар, неожиданно вспомнив об одной вычитанной им теории довольно сомнительного характера. Еще в 1906 году Пауль Эрлих прочел об открытии германским зоологом Шаудином тонкого бледного спиралеобразного микроба, похожего на штопор без ручки. Шаудин назвал этого микроба бледной спирохетой и доказал, что именно он – возбудитель сифилиса.

Конечно, Пауль Эрлих (который знал все на свете) об этом читал, но больше всего ему врезались в память следующие слова Шаудина: «Бледную спирохету можно скорее отнести к царству животных, чем бактерий… Наиболее родственна она трипаносомам… А иногда спирохета может даже превратиться в трипаносому…»

Эта мысль о родстве спирохеты с трипаносомой была, разумеется, не больше как плодом воображения романтичного Шаудина, но Пауль Эрлих загорелся.

«Если бледная спирохета – кузина трипаносоме «маль де кадерас», то «606» должен поражать и спирохету. То, что убивает трипаносом, должно убивать и их родственников…»

Его распоряжения сыпались, как из рога изобилия. Он стал курить еще больше крепких сигар. Целые полки прекрасных кроликов-самцов вступили в институт Георга Шпейера, и вместе с ними появился маленький, ловкий охотник за микробами, японец С. Хата. Этот Хата был аккуратнейшим человеком в мире, и вместе с тем он был замечательно способным. Он мог двенадцать раз подряд проделывать один и тот же опыт и мог двенадцать разных опытов делать одновременно.

Хата затеял сперва длинный ряд опытов для выяснения вопроса о действии «606» на спирохет, не слишком бледных и не слишком опасных. Эти спирохеты были гибельны только для кур.

Что же получилось?

«Неслыханно! Невероятно!» – восклицал Пауль Эрлих.

Петухи и куры, кровь которых кишела микробами, получали одно вливание «606», и на следующий день куры уже весело кудахтали, а петухи чванливо расхаживали среди них – одним словом, пока все обстояло великолепно.

31 августа 1909 года Эрлих и Хата стояли перед клеткой, в которой помещался великолепный цветущий кролик-самец. Этот кролик казался на вид абсолютно здоровым, и только на нежной коже его были две безобразные язвы, каждая величиной в двадцатипятицентовую монету. Эти болячки были разъедены бледной спирохетой, которую месяц тому назад Хата втер в кожу кролику.

Взяв каплю выделяемого из этих язв, Хата поместил ее под особый микроскоп, который был специально приспособлен для наблюдения за этими тоненькими бледными микробами. На темном поле, мерцая в ослепительном луче бокового света, напоминая бесчисленное количество серебряных буравов и сверл, резвились мириады бледных спирохет. Хата отклонился в сторону. Эрлих посмотрел в блестящую трубу. Потом он посмотрел на Хата, а затем на кролика.

«Делайте вливание», – коротко сказал Эрлих. И в ушную вену кролика тонкой струйкой полился желтоватый раствор «606» – для первой пробной схватки с тяжкой болезнью…

На следующий день у кролика не оказалось уже ни одной спирохеты, язвы совершенно высохли и покрылись чистыми струпьями; менее чем через месяц от них остались только два небольших, чуть заметных рубца, и Эрлих мог написать: «Из этих опытов очевидно, что при достаточно большой дозе спирохеты могут быть абсолютно уничтожены уже после первого вливания».

«Он безвреден, абсолютно безвреден!» – уверял он всех и каждого. Но по ночам, сидя один в своем кабинете в густых облаках сигарного дыма, окруженный горами книг и журналов, бросавших вокруг фантастические тени, Пауль Эрлих спрашивал себя: «А безвреден ли он?» Мышьяк – это излюбленный яд убийц. «Но как мы изумительно его видоизменили!» – успокаивал он сам себя. Однако то, что спасает мышей и кроликов, может убивать человека…