после того, как она «выговорена», «исчерпана». Несмотря на свое преображение (через литературу), она знай себе грешит по-старому, ибо с точки зрения духа всякое действие – грех…»[67]

Он теперь оказался лицом к лицу с грехами жизни, столкнувшись с последствиями сочинения того рассказа, несмотря на то, что завершил он его много лет назад. «Жизнь может продолжаться… ей не стыдно идти своим чередом… Несмотря на свое преображение (через литературу), она знай себе грешит по-старому». И ему ничего другого не остается кроме как смотреть жизни в лицо – на продолжение его рассказа в реальности.

* * *

Прошло три года с тех пор, как он последний раз побывал в своем родном городе. На самом деле Кэнг Кхой расположен всего в ста километрах от Бангкока, но ему никогда не приходило в голову туда съездить, даже когда мать звонила и спрашивала, как ему живется. Он чувствует, что уз, связывающих его с малой родиной, уже не существует, разве что растет со временем ощущение моральных обязательств по отношению к матери и младшим братьям (в отличие от рассказа, в жизни у него два младших брата). Всякий раз, когда ему звонит мать, его совесть оказывается растревожена ее ожиданиями, ее просьбами, ее мелочностью. Как старший сын тридцати одного года он часто испытывает чувство вины за то, что недостаточно обеспечен финансово, чтобы предложить своей семье ощутимую материальную помощь, когда они в этом очень нуждаются.

Телефонные звонки матери заставляют его нервничать и тревожиться, напоминая о безнадежном положении семьи – положении, из которого он всю свою жизнь старался вырваться. Хотя ему повезло, и он смог увернуться от клыков безнадеги, его мать и братьев все еще утягивает на дно, вот они и умоляют его им помочь.

Подумать только, что произошло с его средним братом. Читчай женился в двадцать шесть, и с тех пор тонул в водовороте долгов. Правительственный план экономических реформ[68] убедил добропорядочную молодежь, что их мечты о процветании можно осуществить с помощью займов, забыв о том факте, что они, возможно, не сумеют их вернуть. Поддавшись этим мечтам, Читчай и его жена оказались в паутине долгов, их брак дал трещину, а потом и вовсе распался. Он вынужден был переехать в дом матери и вновь стать ребенком, для которого она готовит еду и стирает одежду. День за днем он пахал на износ, откладывая заработанное, чтобы вернуть займы. Но однажды в доме появилась полиция и арестовала его, заявляя, что ростовщик подал на него в суд за неуплату. В дело вмешались полиция и прокурор, а все благодаря его слепой решимости завести семью, купить машину, телевизор с плоским экраном, держать в доме золотых ретриверов – последняя повседневная мечта среднего класса, – попутно накапливая проценты с невыплаченных кредитов.

Оба его золотых ретривера тощие и немытые. Когда днем становится жарко, один из них любит ложиться под лестницей, ведущей в мамину спальню, а другой дремлет на прохладном цементном полу в маминой ванной. Когда вечером приходит прохлада, они гоняются за мамиными цыплятами, за что она их нещадно ругает. Ей не только приходится готовить еду для двух сыновей, она должна кормить еще и двух собак. В конце концов ретриверы спарились с обычными тайскими псами, живущими по соседству, наплодив многочисленное потомство полукровок. Читчай больше не интересуется ни своими ретриверами, ни их щенками-метисами. Для него они стали олицетворением его неудачного брака и бесплодной погони за богатством – вещей, о которых теперь ему лучше не напоминать. За собаками присматривает мать, следя, чтобы они были накормлены и им бы хватало сил гоняться за ее цыплятами. Они мало чем отличаются от ее сыновей: несмотря на все их неудачи и потери в жизни, у них все еще есть мать, которая заботится о том, чтобы они не голодали. Она просто не может оставаться равнодушной к их страданиям.

Озлобленность Читчая приобрела саморазрушительные формы. Как-то поздно ночью, пьяный и уставший, он ехал домой из Сарабури и на полной скорости врезался в припаркованный трейлер. К счастью, он отделался лишь незначительными травмами; а вот его машина была сильно покорежена. Мать отправила ее в местную автомастерскую. Пришлось заменить капот. Ремонт оплатила мать.

Что касается Майтри, который был младше среднего брата на десять лет, от него были одни неприятности. Все удивились, когда мать им забеременела, потому как к тому времени отец сильно постарел. Майтри с самого детства отличался упрямством и дурным нравом, и чуть ли не кусал мать за грудь, когда она его кормила. Едва научившись говорить, он запоминал только грубые и непристойные слова, которыми впоследствии награждал тех, кто его сердил. В три года он закатывал истерики и сквернословил в адрес родителей. К счастью, Майтри родился, когда их отец стал с возрастом помягче. Он никогда бы не спустил подобное поведение ни ему, ни Читчаю. Оба брата сполна знали строгость отца, не раз испытав на себе его жестокие наказания. Он помнит, как однажды, когда они были детьми, отец бросил свирепый взгляд на него и Читчая, расшалившихся за обеденным столом. Отец вдруг замолчал, и его лицо исказила гримаса ярости. Он встал и, отшвырнув обоих к стене, кинул их тарелки через всю комнату. Будучи ребенком, он частенько попадался под тяжелую руку отца, решившего его наказать. Однажды отец кинул в него кирпич, до крови раскроив ему лоб. Он упал на землю, его лицо заливала кровь и растекалась под головой темно-красной лужей, и последнее, что ему запомнилось, был отец, который приблизился к нему, полюбовался на свою жертву и ушел, даже не выразив беспокойства. Перед тем как потерять сознание, он услышал рыдания матери.

Так что Майтри еще повезло, что отец находил его взрывной характер забавным.

– Этот мой сын не робкого десятка. Он никому не даст спуску. Мне это нравится.

В конце 1998 года, когда отец погиб в автокатастрофе, Майтри учился в четвертом классе начальной школы. В школе он не отличался хорошей успеваемостью, что постоянно огорчало мать. После смерти отца он и вообще бросил учебу. Мать не могла найти управу на его упрямство, вспыльчивость и непокорность. Нескончаемый поток сквернословия, срывавшийся с его губ, сшибал ее с ног и заставлял терять дар речи. В то время сам он учился на последнем курсе факультета изящных искусств в университете, захваченный вольностью и бунтарством своего поколения. Воспоминания о прошлом оставались в его душе свербящей раной, ноющей трещиной, ненужной болью. Он был готов на все, лишь бы сбежать подальше