по самой своей природе – эксплуататор! Это доходящая до абсурда антигосударственность – ведь никакое государство не может выполнять своих задач, не изымая у граждан части продукта их труда. Это фантазия под прикрытием марксизма.

Фантом Советского государства как эксплуататора усиливается нравственной проблемой: в «административно-командной системе» бюрократия превратилась в класс, который фактически владеет средствами производства. Раз так, то, согласно политэкономическим законам (особенно трудовой теории стоимости), этот класс эксплуатирует наемных работников, изымая созданную ими прибавочную стоимость. Значит, в советском обществе царит социальное неравенство, тем более подлое, что класс эксплуататоров маскирует свою сущность фикцией общенародной собственности. Эта идея сформулирована Марксом в отношении любого государства, а затем развита Троцким в его теории перманентной революции.

Г.С. Батыгин фиксирует факт: «Нельзя не учитывать, что “оттепель”, обозначившая конфронтацию (пишущей) интеллигенции и бюрократизированной власти, сопровождалась взрывом коммунистической экзальтации. Троцкистская идея перманентной коммунистической революции стала основой антисталинского движения» [4, с. 81].

В другом месте он расширяет описание этого факта: «Основной мотив критической атаки на власть заключался в демонстрации ее несоответствия коммунистическим идеалам, утраты “ленинских” принципов и бюрократического перерождения. Искренней одухотворенностью и яркостью публицистической риторики интеллектуальная атака 1960-х годов напоминала ликвидированную из исторической памяти атаку троцкистской оппозиции. Как и в 1920-е годы, акцентировалось соответствие институциональных порядков принципам революционной морали – честности, бескорыстию, идейности. Предполагалось, что само слово правды преодолевает идейный и нравственный коллапс советского режима» [4, с. 55].

Опыт антисоветского проекта наводит на такой вопрос: почему значительная часть обществоведов, начав свою миссию с экзальтированного марксизма и плавно сдвинувшись к антисоветизму и антикоммунизму, одержав победу, не увлеклась строительством буржуазного общества, а направила революционный пыл на их же собственную «либеральную» власть?

Напрашиваются два объяснения. Первое: это особая субкультура, которая отвергает любую совместимую с размеренной жизнью политическую систему, – бунтари с мессианскими заскоками. Второе: эта их революционная ненависть направлена не на какой-то социальный строй или политическую систему, а именно на Россию и ее государственность как имманентное зло. Как бы ни утряслась жизнь в России, хотя бы для передышки людей, ее надо сломать, даже если никакого внятного положительного проекта у них нет. Если они кого-то и уважают, то только Б.Н. Ельцина – именно как деструктивного лидера.

Подобные люди сумели собраться в сообщество и, подталкивая друг друга, подняться в элиту и даже получить заманчивые титулы. Сейчас, после тяжелейших тридцати лет, можно предположить, что организованное сообщество таких людей, влияющее на государственную власть, весьма опасно для страны и нации.

Е.Т. Гайдар так выражает их кредо, представляя историю России как «красное колесо» (1994): «В центре этого круга всегда был громадный магнит бюрократического государства. Именно оно определяло траекторию российской истории… Необходимо вынуть из живого тела страны стальной осколок старой системы. Эта система называлась по-разному – самодержавие, интернационал-коммунизм, национал-большевизм, сегодня примеривает название “державность”. Но сущность всегда была одна – корыстный хищнический произвол бюрократии, прикрытый демагогией» [241, с. 328].

Поразительно, что наша элитарная интеллигенция легко приняла титул Е.Т. Гайдара как демократа и либерала. Он считает, что державность – название хищного бюрократического государства России, хотя большинство населения видело в державности одну из важнейших ценностей.

В книге Ю. Левады «Есть мнение» на основании опросов 1989–1990 гг. был сделан такой вывод: «Державное сознание в той или иной мере присуще подавляющей массе населения страны, и не только русскоязычного… Исторически эти представления о сверхмощи государства, защищающего и обеспечивающего своих подданных, складываются в своеобразную культурно-идеологическую сверхценность». Авторы книги классифицируют близкие типы сознания так: державное – 52–55 % населения, тоталитарный тип сознания – 30–35 %, русское почвенное сознание – 7–8 %.

Это составляет минимум 90 % населения [193, с. 187–188, 197]. Авторы считают, что это сознание – «негатив патерналистского общества, …десятилетиями культивируемый и уходящий в глубь традиций Российской империи» [193, с. 191]. Такое сознание населения возмущает социологов ВЦИОМа, но они хотя бы признают это как реальность. А применение термина «демократы» в приложении к реформаторской элите уже в конце 1980-х гг. вызывало когнитивный диссонанс.

А. Ципко сказал: «Нашими мыслями прежде всего двигала магия революции». Но это была и есть магия перманентной революции! Эта культурная и даже философская особенность антисоветского сообщества обществоведов была замечена уже у шестидесятников. «Воздухом свободы» шестидесятники и их духовные потомки подышали только при Горбачеве и Ельцине. Первые же попытки «бюрократов и силовиков» восстановить, хоть в минимальном формате, систему государственного управления после 2000 г. вызвали нарастающую ненависть и консолидацию этих обществоведов и гуманитариев.

Пройдем по следам академика А.Н. Яковлева. Ранее были приведены его квалификации советского строя, высказанные публично, когда это стало возможным. Но прошлое его не отпускает. Его спрашивают: «Не жалеете, что в свое время с Горбачевым силовиков не разогнали?» И он подливает масла в огонь: «Я думаю, это наша ошибка. Что касается монстра, я бы его ликвидировал… Кстати, по моей записке КГБ был разделен на несколько частей» [242].

Но что дальше? Его цель достигнута, можно сеять доброе, вечное. Но как будто бес глядит на него из каждого куста: «Опрокинута система ленинско-сталинского фашизма, положено начало построению гражданского общества социального либерализма. Но только начало. Социалистическая номенклатура, дождавшись своего часа, снова пытается вернуть общество в стадо с его привычной рабской психологией» [46, с. 632].

Это пока что мягкий упрек тем, кто увлекся «построением гражданского общества социального либерализма» и утратил бдительность. Он прямо указывает логово зла: «Форсированная бюрократизация демократии может привести к ее падению без всяких мятежей и бунтов. И решающую роль в переходе к масштабному авторитаризму сыграет чиновничья номенклатура. Если народы России хотят быть свободными гражданами и хозяевами, они должны начать настоящую освободительную борьбу против диктатуры чиновничества и воровского бизнеса, которые намертво связаны между собой» [46, с. 654].

А.Н. Яковлев – академик РАН по Отделению экономики – представил коллективного врага народа в лице государственного аппарата: «Меня тревожит наше чиновничество. Оно жадное, ленивое и лживое, не хочет ничего знать, кроме служения собственным интересам. Оно, как ненасытный крокодил, проглатывает любые законы, оно ненавидит свободу человека… Я уверен: если у нас и произойдет поворот к тоталитаризму, то локомотивом будет чиновничество. Распустившееся донельзя, жадное, наглое, некомпетентное, безграмотное сборище хамов, ненавидящих людей» [242].

Казалось бы, это заявление слишком общо. Где же тут конкретный враг народа? Ведь нельзя же совсем без чиновников. Поэтому он дает более определенные ориентиры цели: «“Единая Россия” – это некая секта, искусственно созданная чиновничья организация. Я не знаю, сколько у них там рядовых членов, но знаю, что на 90 % она состоит из чиновников”» [242]. «Единая Россия», разумеется, сама по себе не