– Дядя, – спросил однажды Друст, ускакав вместе с Мархом вперед от отряда, – почему?

– Потому что ты наследник, – сурово отвечал король. – И это не всем нравится. Вот и приходится напоминать.

– Но эта победа – больше твоя, чем моя!

– Неправда. Вы бы перебили большинство саксов без меня. Погибли бы все, да – но забрали бы с собой именно столько врагов, о скольких поют барды.

– Но это нечестно! Ты спас нас, надлежит славить тебя…

– Дру-уст… когда же ты вырастешь? Ты трижды становился величайшим из героев Корнуолла – а всё еще ребенок…

– Я не понимаю.

– Мой мальчик. Честно – то, что укрепляет Корнуолл. Бесчестно – то, что ослабляет его. Научись это понимать.

Уловка Марха сработала превосходно: в Тинтагел они вернулись перед самым Бельтаном.

Друст не искал встреч с королевой – точнее, просто не мог этого сделать: слишком много народу хотел расспросить его о бое с саксами и поднять с ним победный кубок.

…оный кубок приходилось поднимать с заката до рассвета. И не менее, чем с полусотней воинов. Видимо, это был очень тяжелый кубок.

Андред бледнел от ярости.

Марх кусал губы, чтобы скрыть наидовольнейшую улыбку.

Эссилт… А что – Эссилт? Возвращение Друста взволновало ее, но и только. Он не звал ее – и она отнюдь не стремилась к тайным свиданиям.

Девочка моя… завтра всё кончится. Завтра – три года с того проклятого Бельтана, когда на вас легло заклятье. Завтра ты станешь свободна. С завтрашнего дня мы будем по-настоящему вместе.

Ты любишь меня, даже когда чародейство заставляет тебя любить Друста. Что же будет, когда спадет заклятье?

Смешно: я дрожу, как мальчишка перед свадьбой. Может быть, потому, что у меня никогда не было юности? Упав ребенком со скалы, я расстался с детством – а вышел из моря уже зрелым мужем. Трепет первого свидания, счастье первой ночи – я знаю об этом только с чужих слов. С морскими девами всё было просто… слишком просто.

А с тобой, моя Эссилт, всё слишком сложно. Я даже не возьмусь сказать, какая ночь у нас была первой. Явно не та, когда я вместо тебя обнимал… кого, интересно? Думается мне, что Бранвен, но я не уверен. И уж точно не те, когда ты отдавалась мне покорно и безучастно. Та, когда ты прибежала ко мне на затянувшийся совет?

Или – первая ночь у нас завтра?

Не уснуть. И у тебя тоже блестят глаза… вряд ли ты знаешь, что случится завтра, но – чутьё тебя не подводит.

Раз нам обоим не уснуть – пойдем бродить.

Я хочу заново показать тебе Корнуолл.

– Эссилт, – сказал Марх, – завтра нас ждет чудо.

Она подняла на него изумленный взгляд.

– Да, – кивнул он. – Маленькое, простое и самое замечательное чудо.

– Какое?!

– Завтра ты по-настоящему станешь королевою Корнуолла.

– Расскажи! – потребовала она почти по-детски.

– Нет. О таком не говорят заранее. Завтра ты всё узнаешь сама.

– Но… это жестоко! Я теперь не усну…

– Я тоже. И я прошу тебя пойти со мной. Ты увидишь нашу землю так, как никогда прежде, будущая моя королева.

Против воли, Марх сделал ударение на слове «моя».

Скользя за мужем по прибрежным скалам, Эссилт не узнавала исхоженных мест. Кажется, они только вышли из Тинтагела, – но слева от нее высятся немыслимой мощи стены, которых она никогда не видела.

Сумрак белой северной ночи – ни явь, ни морок.

Неведомые твердыни на знакомых тропах.

Странное обещание мужа – о завтрашнем чуде.

Все это было едино, непостижимыми путями связано одно с другим. Понять бы, как…

Пахло пробудившейся землей и соленым морем.

Сумрак.

Грань.

– Мой государь, что это?

– Стены Корнуолла, Эссилт. Кладка древнейших. Вечная защита нашей земли.

– Отчего я никогда ранее..?

– Я не приводил тебя сюда. Мне их показал Динас – еще до моей схватки с Градлоном и его дочерью.

– Кто это?

– Прежний король Корнуолла. Неужели ты не слышала легенд об ушедшем под воду Иссе и о Дахут, что затягивает моряков в подводные бездны?

– Н-нет… у нас в Ирландии не знают…

– А у нас в Корнуолле очень хорошо знают, но боятся говорить.

Она осторожно спрашивает:

– Он был жестоким, этот Градлон?

– Жестоким? не знаю. Скорее просто себялюбивым. Но довольно о нем: он ушел в прошлое, он сгинул в море.

Про себя Марх думает: «И какое счастье, что я не смог жениться на Дахут!»

Они шли по странной дамбе. Она тянулась и тянулась двумя ровными невысокими валами, и море не смело перехлестнуть через нее – хотя валы были на удивление низкими.

Эссилт уже не спрашивала, почему она никогда не видела этой дамбы из Тинтагела, хотя замок – вон он, чернеет на фоне неба.

– Это борозда, Эссилт. Моя борозда. Когда-то я пропахал ее на Нинниау и Пейбиау и тем навсегда защитил свою страну от гнева Манавидана, моего отчима.

Не столь внушительно, как стены Древних, и, быть может, не столь надежно на века вперед, но – сейчас нет лучшей защиты у Корнуолла.

Алая полоса у кромки моря и неба, будто рана.

Медленно стекает к северу, к востоку… к скалам, закрывающим восход.

От древних исполинских стен отделяется светящийся силуэт.

Эссилт застывает, видя медленно парящего юношу, чьи крылья блещут ярче серебра.

– Гругин! Ты! – восклицает Марх.

– Познакомь же меня со своей Королевой, – улыбается тот. – Время пришло.

– Эссилт, это Гругин, мой Кабан.

– Твой… кто?

Гругин заливисто смеется над ее растерянностью.

– Я Кабан Корнуолла, о Королева. Не похож?

– Не-е-ет… – выдыхает она.

Они бродили долго. Марх показывал жене менгиры, от которых можно свернуть на разные тропы Аннуина. Показывал длинные курганы, в которые лишь безумец зайдет без очень, очень важной причины. Рассказывал об Аннуине, об Арауне и Пуйле, о браках Рианнон, заново о Манавидане и его ненависти к пасынку, которого взрастил как своего сына…

О славнейшем из подвигов Друста, за который его именуют одним из трех великих свинопасов Британии.

Он знакомил ее с Корнуоллом, будто она и не прожила тут три года.