Всем на флоте приходилось затягивать пояса. Распоряжением от 4 апреля 1812 г., к которому министр отнесся крайне неодобрительно, офицерам флота вменялось в обязанность на собственные средства приобретать навигационные инструменты, как то: секстанты, октаны и подзорные трубы. Если таковые им выдавались, то их стоимость вычиталась из жалованья.

23 июля того же года министр получил царский указ, согласно которому останавливалось все корабельное строительство, по какому бы ведомству оно ни проводилось, а также строительство гражданских объектов, если оно велось военными ведомствами. С тяжелым чувством Траверсе должен был проводить в жизнь эти решения, продиктованные теми непосильными расходами, которые несла Россия в долгие годы войны.

А что делать с кораблями, требующими срочного ремонта? Некоторые были обречены сгнить на причале. Любой серьезный историк, приняв во внимание весь комплекс сложившихся обстоятельств, не может не оценить трудность ситуации, в которой оказался морской министр.

Тем не менее, начиная с осени 1816 г., жизнь постепенно стала возвращаться на верфи. В 1817 г. сошли на воду семь новых фрегатов и два корабля. Траверсе не оставил мысли о возрождении русского флота.

Рассказ о спуске на воду мощного трехпалубного стодесятипушечного корабля является лучшей иллюстрацией деятельности флота в это время[232]. Это событие стало настоящим праздником, собравшим на берегах Невы множество зрителей.

Утром 4 сентября 1819 г. на специально выстроенном помосте собрались высшие чины империи и дипломатический корпус. В 10 часов прибыл император и члены императорской фамилии. Среди присутствующих — министр де Траверсе и директор адмиралтейских верфей Брюн де Сент-Катрин. Корабли, стоявшие на Неве, приветствовали императорский штандарт пушечным салютом и подняли все флаги расцвечения. Устье Невы с его песчаными отмелями “Твердый” преодолевает на огромной камели. Когда нос корабля на половину погружается в воду, раздается семикратное “ура”. Спуск корабля сопровождается пушечными выстрелами. С последним выстрелом корабль закачался на волнах.

На закладной доске, вделанной в киль “Твердого”, — дата его спуска на воду и имя морского министра.

Наступил момент вручения наград. Александр, взяв подарок из рук генерал-казначея Голенищева-Кутузова, вручил его главному строителю “Твердого” Курепанову. Толпа встретила восторженными криками сообщение о награждении создателя этого великолепного корабля орденом Анны второй степени.

В половине двенадцатого разводится Исакиевский мост и корабль медленно спускается по Неве. Он оставался на реке еще несколько дней и лишь 7 сентября был приведен в Кронштадт, где на него поставили рангоут, такелаж и медную обшивку.

Заходящее солнце бросало последние лучи на эту морскую феерию, которой было ознаменовано вступление нового корабля в большую семью русского флота.

Адмирал Траверсе видел на Финском заливе галеры, подобные тем, что плавали еще при Петре Великом. В июле 1814 г. он увидел дым, поднимающийся из труб “Елизаветы”, первого деревянного судна с паровой машиной мощностью в шестнадцать лошадиных сил. Оно ходило между Санкт-Петербургом и Кронштадтом.

2 ноября 1812 г. Траверсе подписал приказ, разрешающий использовать в качестве пассажирских и транспортных суда, построенные на основе изобретения Роберта Фултона. Россия вступила в эпоху паровых двигателей.

* * *

Американец Берд первым оценил практическое значение парохода Фултона, который в свою очередь использовал изобретение маркиза де Жоффруа, еще в 1783 г. пустившего по Сене лодку с паровым двигателем. В вошедшем в историю обращении Фултона к Наполеону речь шла лишь о “водной повозке, приводимой в движении огнем”, что не представляло большого интереса.

В феврале 1816 г. Траверсе приказал приступить к постройке “Скорого”, первой канонерки, которая предназначалась для военных целей и имела судовой двигатель, сделанный по образцу фултоновского. Его механические части были изготовлены на Ижорском заводе. Канонерка сошла со стапелей в октябре 1818 г. и прослужила до 1839 г. Мощность ее двигателя равнялась 30 лошадиным силам, длина судна была 28 м 80 см, ширина — 6 м 56 см.

Первый черноморский пароход “Везувий” был спущен на воду 24 мая 1820 г. в присутствии государя императора, совершавшего свою первую поездку по портам Новороссии.

Использование пара позволило существенно улучшить состояние портов Финского залива и затем черноморских. С помощью паровых механических землечерпалок стало возможным углублять русла рек, занесенные песком и илом, и тем самым не прибегать к весьма дорогостоящей операции — проводке судов от дока к морю на камелях.

Впервые усовершенствованной землечерпалкой был снабжен Кронштадтский порт. Из Николаева такую же настойчиво просил вице-адмирал Грейг. 12 июля 1818 г. он писал Траверсе (письмо написано рукой Грейга по-французски):

«Фрегат “Филон” прошел ингульские мели с помощью всего только четырех плоскодонных судов. Все считали это делом невозможным и советовали ждать камелей, которые были заняты в Херсоне; это задержало бы вывод фрегата до осени или даже до зимы, но нам все удалось. Однако я не сомневаюсь, что если бы у нас была машина для чистки дна, подобная той, что есть в Кронштадте, можно было бы свободно и без всяких камелей спускать по реке даже линейные корабли».

Еще в те времена, когда Траверсе служил на Финском заливе, он свел знакомство с адмиралом Макаровым, владельцем прелестного поместья в ста пятидесяти километрах от Санкт-Петербурга. Побывав в Романщине по приглашению адмирала, Траверсе был буквально очарован этими местами, которые напомнили ему пейзажи далекого Пуату.

После смерти Макарова, случившейся в 1813 г., Траверсе решил приобрести его имение: четырнадцать тысяч десятин, т.е. пятнадцать тысяч гектаров, из которых десять тысяч гектаров превосходных лесов, что по оценке его управляющего многократно повышает их стоимость. Чтобы совершить эту покупку, Траверсе продал свое воронежское имение, расположенное в четырехстах километрах к югу от Москвы.

Длинное письмо, написанное маркизом 16 ноября 1813 г. романщинскому старосте Петру Панкратьеву, содержит подробные сведения об особенностях имения и о его хозяйстве. Кроме того, оно проливает свет на отношения владельца и крестьян.

“Первым моим приказом извещен ты, что я усадьбу Романщину с деревнями и принадлежащими к ним землями и всякими угодьями, равно как господским домом, скотом всяким и хлебом снятым и в земле посеянным купил… вследствие чего предписываю: