– А то, – довольно кивнул Ольшанский. –Помотало и пошвыряло по бурным водам человеческой жизни… Даже в столицу успелсъездить, счастья поискать. И вернуться оттуда успел, потому как понял, что напериферии спокойнее – конкуренции меньше, органы особо не зверствуют, а шансовразвернуться для делового и умного человека никак не меньше. За всеми этимиколовращениями Атлантида как-то сама собой отступила даже не на второй, а насамый далекий-предалекий план. Я бы в конце концов забыл о своей детской мечтеотыскать Атлантиду, как говорится, естественным образом. Так оно обычно ибывает с детскими мечтами и увлечениями. Но… – Ольшанский опять поднялпалец, – мне не давали забыть об Атлантиде. Кто не давал? Или – что недавало? Самое смешное, я не найду, что ответить… Знаете, кто-то умный сказал:неизвестно, где заканчивается случай и начинается судьба. А я бы в ответвозразил: иногда это становится совершенно очевидным. Тому пониманиюспособствуют Знаки, подаваемые Судьбой или теми силами, что кроются за этимсловом… Мы в состоянии разглядеть эти Знаки, тем более если они преследуют тебяна каждом шагу, как было со мной…

Олигарх усмехнулся.

– Даже срочную меня определили служить знаете куда?

Сварог пожал плечами. Его малость утомила пьяная болтовняОльшанского. Лана так вообще уже клевала носом… Ну да, ведь бессонная ночь.

– На Алтай, в Бухтарминскую долину! – объявилОльшанский тоном Якубовича, орущего: «Приз в студию!!!». – Туда, гденекогда жили раскольники, хаживавшие за Беловодьем. Да-да, именно так! Совпадение,скажете? Ну да, сперва я тоже так считал. Да только слишком много в моей жизнибыло таких совпадений. На каждом шагу о совпадения спотыкался.

В семьдесят девятом поехал я на заработки в Бурятию. Сбригадой шабашников строили в одном колхозе-миллионере дом культуры, помогалигосударству осваивать капвложения. И между прочим, мы отхватили эту работенку учеченских шабашников, увели прямо из-под носа. Тогда по стране раскатываломного чеченских стройбригад – при советской власти не очень хорошо получалосьзарабатывать воровством скота и похищениями людей, приходилось осваивать мирныепрофессии. Правды ради следует признать, что строили чеченцы качественно.Однако меньше чеченами от этого они не становились, то бишь мстительность излоба никуда не девались… В общем, впоследствии это обстоятельство ударит понам из всех орудий, но поначалу все было спокойно. Мы вкалывали себе впривычном для шабашников ритме, часов по двенадцать-четырнадцать в день, содним выходным в неделю, приближая сладкий миг расчета… Вот. А поблизости,где-то в полусотне километров от нашего поселка, находился древний дацан.Буряты, как известно, исконно исповедуют буддизм, и буддийских храмов у ниххватает. И этот храм при всей своей удаленности и труднодоступности был любимместным населением, туда постоянно ездили паломники. Все дело было в том, что вдацане хранилась некая буддийская реликвия под названием «намчувандан». Вот я ирешил посмотреть, что это за «намчувандан» такой…

Смотреть ее Ольшанский поехал в одиночку, на рейсовомавтобусе. Никого из бригады зазвать с собой не вышло, мужики вообще непонимали, как можно вместо того, чтобы в кои-то веки отоспаться всласть,тащиться за тридевять верст глазеть на какую-то сельскую церкву. Наверняка,проводив его, работяги покрутили пальцем у виска.

Дацан и впрямь не поражал воображение размерами иархитектурными изысками. Небольшое квадратное здание с многоярусной крышей.Внутри храма злато-серебро сосульками с потолка, разумеется, не свисало.Простенько, скромно, даже бедно. В зале для молений, единственном помещениидацана, правый дальний угол был отгорожен ширмой. За этой ширмой и храниласьхрамовая святыня.

О том, что за «намчувандан» такой, он узнал еще в автобусе,от попутчика-бурята, который тоже направлялся в дацан. Согласно легенде, храмобязан своим появлением пришедшему из Халхи, то бишь из Монголии, махатме КушоДхонду. «Махатма, напомню, обозначает «учитель» и является высоким духовнымзванием, которого буддисту не так-то просто удостоиться».

Проходя по берегу пруда, Кушо Дхонду увидел белый лотос и,восхитившись его красотой, сорвал и взял с собой. Вскоре сорванный цветок сталчахнуть, и махатма пожалел о своем поступке, пожалел о том, что уничтожилживое. И тогда он сказал лотосу: «Если бы я мог, я отдал бы тебе часть своейжизненной силы». Он бережно положил цветок на лежавшую в траве деревяннуюколоду. С ним были люди, они слышали его слова. И случилось чудо – цветок незавял. Проходили дни, недели, месяцы, махатма уже куда-то ушел своей дорогой, ацветок выглядел, как только что сорванный. Минуло столетие, и ничего цветку несделалось. А там, где махатма оставил цветок, построили дацан. И неувядающийцветок лотоса, закончил свой рассказ попутчик в автобусе, и есть та самаяхрамовая реликвия.

И вот настала очередь Ольшанского зайти за ширму – креликвии запускали по одному. Заходит. Видит грубую деревянную колоду, возленее сидит в позе лотоса священнослужитель в желтом облачении. А на колоде лежитцветок лотоса, который действительно выглядит как только что сорванный. «Хитростьневеликая, – подумал тогда Ольшанский, – каждый день посылайчеловечка к пруду за новым цветком – и неиссякаемый ручеек паломниковобеспечен».

«Прикоснись к цветку», – говорит священнослужитель.Ольшанский аккуратненько так, пальчиком дотрагивается до лотоса. И вдругчувствует… обжигающий удар. Некая огненная струя проносится по кроветокам, попозвоночнику, затылок сотрясает, как от удара кувалдой изнутри черепнойкоробки, в глазах вспыхивают круги. «Что с тобой?!» – закричал, вскочив сосвоего места, бурят в желтой одежде. Вот те, думает Ольшанский, и хваленаябуддистская невозмутимость…

– Так же внезапно, как началось, так же вдруг меня иотпустило. Выдохнув и вытерев выступивший пот, объяснил я этому человеку, чтосо мной случилось. Он выслушал со всей внимательностью и серьезностью. «Такоездесь происходит впервые, – говорит он мне. – Это какой-то знак тебе.Запомни это и всмотрись в себя».

Возможно, я бы и не обратил серьезного внимания на егослова, но совсем скоро кое-что случилось, и это «кое-что» перевернуло всю моюжизнь.

Сломался рейсовый автобус, на котором я должен был уехать.Пришлось ждать следующего, то есть до утра. «Коли не явлюсь к началу рабочегодня, – подумал я тогда, – мужики сложат на меня все маты». Ну,вернулся где-то в полдень и узнал, что изба, в которой квартировала нашабригада, ночью сгорела. Вместе со всеми, кто был внутри. Впоследствиивыяснилось, что подожгли те самые чечены, у которых мы перехватили подряд надом культуры, – они вынуждены были податься в соседнее село, совсем нищее,и подрядиться строить коровник…

Он замолчал надолго, а потом с нажимом глубоко верующегочеловека произнес:

– И тогда я понял: все не случайно! Случайностей вообщенет! Эта сила будет хранить меня и далее, если только я не сойду с пути – воткак объяснялся явленный мне Знак. А как по-другому объяснить? Правда, тогда яеще не вполне представлял, в чем заключается мой путь, в чем моепредназначение. Смутно понимал, что выстраивается некая линия, –Ольшанский провел рукой в воздухе, словно гладил по поверхности стола, – ина ней, как звезды в созвездии, горят слова: Атлантида, Аркаим, Беловодье,Шамбала. И я стою на этой линии… Но где, в какой точке? В чем моепредназначение? И вот интерес к теме снова вспыхнул во мне. А время тогда, напоминаю,стояло советское, со всякой занимательной литературой было туго, Интернет ещене изобрели. Приходилось собирать по кусочкам, по лоскуточкам, по обрывочкам,там, сям… кое-какими знаниями я обогатился, но все равно ответа на главный длясебя вопрос не получил… Однако – не было бы счастья, да несчастье помогло.Ежели вы забыли, то напомню, что меня незадолго до перестройки отправили набаланду. Спасибо лично Тебе.