– Расскажут. Но представят дело так: начальник личновозглавил погоню за опасными преступниками и погиб на боевом посту вместе сосвоими героическими сподвижниками. И я тебя уверяю, этим ментам и в голову непридет рассказать правду хоть кому-то, пусть и под строжайшим секретом. Дажеженам и надежнейшим из друзей.

Произнесено это было без всякой патетики, можно сказать,небрежно, но было в словах и взгляде лесника нечто такое, отчего Сварогпреисполнился уверенности: все так и есть, эти чудом выжившие менты и подпытками не признаются, что же на самом деле произошло в тайге.

Так вот почему столько гибэдэшников на трассе: по случаюгеройской гибели начальника Старовского ГУВД от лап злобных рецидивистовнаверняка объявлен какой-нибудь там «Перехват» или «Невод»…

– Так кого ж ты еще боишься, сокол мой? – спросилОльшанский, закуривая. – Разве остались еще какие-то враги?

– Сюда нет-нет, а наезжают еще и из других городов, ииз других районов. Приходится вразумлять. А кто-то мог затаить на меня злобу.

– Жаль лишать тайгу такого защитника, – спритворной печалью вздохнул Ольшанский. – Но придется. Тебя какпредставить моему новому знакомому – твоим настоящем именем или тем, которое утебя в последнем паспорте?

– А что… – голос лесника как-то странноизменился. – Пришло время… называть имена?

– Пришло, – кивнув, со всей серьезностью сказалОльшанский. – Пришло это время.

И тут с лесником стали происходить вещи престранные ипоразительные. Сварогу крайне редко приходилось видеть, чтобы люди бледнели такмолниеносно и качественно. Как стена. Как мел. Лицо азиата враз утратилопресловутую азиатскую непроницаемость. Какое там «утратило»! На его лицеявственно проступила полнейшая растерянность. Он прямо-таки задрожал лицом,глаза округлились, а взгляд заметался – с Ольшанского на Сварога и обратно. Намиг Сварогу показалось, что сейчас лесник непременно вытянет дрожащий палец вего сторону или в сторону олигарха, сопровождая жест каким-нибудь протяжнымнечленораздельным мычанием. Но нет. Лесник все же справился с собой, хотя,похоже, это стоило ему немалых усилий. Помогло, не иначе, врожденное азиатскоеумение управлять своими эмоциями. Он опустил глаза в землю и произнес довольноровным голосом:

– Тогда называй меня моим именем.

– Позвольте представить, – повернувшись к Сварогу,с некоторой торжественностью произнес Ольшанский, – мой верный… компаньонДонирчеммо Томба. А это господин Сварог, который прибыл из Африки вместопрофессора Беркли, но так пока и не рассказал, что же стало с профессором. Такты будешь держать нас во дворе или пригласишь в дом?

– Да, конечно. Проходите.

Лесник первым взбежал по лестнице крыльца, распахнул дверь,заглянул внутрь дома, сразу за порогом поднял руку и что-то привычно нащупал устены. Оказалось – коробок.

Чиркнув спичкой, Томба зажег свечу, вставленную в стеклянныйфонарь. Светильник сей, надо признать, немногое высветил, разве что дал понять:они находятся в коридоре.

– Забыл предупредить, – наклонившись к Сварогу,отчего-то шепотом проговорил Ольшанский. – Донирчеммо Томба не жалуетэлектричество. Живет при лучине.

– Однако в сарае стоит дизелюшка, и запас топливаимеется, – услышав его слова, сказал лесник. – Ради вас могузапустить.

– Не надо, – отмахнулся Ольшанский. – Может,попозже, когда совсем стемнеет.

– А разве мы здесь заночуем? – спросила Лана.

– По тайге ночью много не наездишь, – сказалолигарх. – Отправимся завтра с рассветом, к десяти будем на месте. В самыйраз прибудем.

Без всяких указаний со стороны начальника вся охранаОльшанского, и Ключник в том числе, осталась внизу.

Повесив светильник на крюк возле двери, лесник жестомпригласил гостей за собой. Через сени Томба провел их в просторную гостиную,тут же стал обходить комнату, зажигая висящие в углах свечные фонари.

Обстановка здесь была воистину аскетическая: циновки наполу, около полудюжины деревянных колодок с набитыми поверху кусками войлока(то ли крохотные табуретки, то ли подголовники, задуманные как заменаподушкам). А добрую половину комнаты занимал стол на коротких, сантиметровдвадцать, ножках. Стульев, пусть и таких же мелких, к нему не прилагалось. Воти вся обстановка, не считая стен, потолка и фонарей. Сразу приходили на умтакие выражения, как примат духовного над материальным, отказ даже отмало-мальских плотских радостей во имя укрепления силы духа, во имясамосовершенствования и еще более глубокого проникновения в Истинное Знание…Монастырем попахивает, короче говоря. Вернее, монастырскими привычками.

Случайно ли?

– М-да, не зашикуешь, – тихо проговорила Лана, ник кому конкретно не обращаясь. – А вокруг безлюдная тайга, точно такая же,как и тысячи тысяч лет назад… Бог мой, даже как-то не верится, что где-то естькомпьютеры, Интернет, стереосистемы и реклама. А также биржевые котировки иидиотское шоу Малазова. Не верится, что где-то в офисах люди готовы душудьяволу продать за повышение из младших клерков в полусредние. И начинаешьдумать: а так уж ли важно и необходимо все вышеперечисленное? – онапечально вздохнула. – Видишь, Ольшанский, что делает тайга даже с насквозьпрактичными женщинами…

– Возвращает к истокам, – хмыкнул олигарх. –А может, ты просто завидуешь, а? Потому что закрадывается мыслишка: а вдругживущие тут счастливее всех нас, так называемых цивилизованных людей?

– А на мой взгляд, философствовать гораздо сподручнеена сытый желудок, – вставил и Сварог свое слово. – Пора бы уж и подкрепиться.

– Эт-то верно, – согласился Ольшанский. –Донирчеммо, сходи потом к машинам. Там у ребят в багажниках кое-что прихваченос собой…

После чего олигарх опустился на циновки, сел, сноровистоподогнув под себя ноги, и жестом призвал Сварога и Лану последовать егопримеру.

– А… – открыла было рот Лана.

– А стульев в этом доме нету, ни одного, –предвосхитил ее вопрос Ольшанский.

– Ну и завез ты меня, – пробурчала Лана ипопыталась примоститься на обитых войлоком деревянных колодках, но у нее ничегоне получалось, она плюнула и, сев на циновки, заплела ноги каким-тозамысловатым способом, едва не морским узлом, продемонстрировав недюжинуюгибкость в членах. Ну а Сварог, не мудрствуя, без должной грациозности и безакробатических изысков уселся на пол по-турецки.

– Очень романтическая обстановка, не находишь, прелестьмоя бывшая? – с явной подначкой обратился к Лане олигарх.

– Да пошел ты в жопу со своей романтикой, –огрызнулась та.

Обещанной трапезы ждать пришлось не дольше получаса. Беседаза столом как-то не клеилась все это время, они вяло, без всякого энтузиазмаобменивались короткими репликами. Вялость, наверное, была от усталости, вобщем-то, напрашивалась какая-то встряска. Может, сытный ужин встряхнет?