- Безумно приятно видеть тебя сегодня у нас в гостях, - объявляет Джастин. - Это ведь одно из твоих первых появлений в шоу, верно? Как ты к этому пришла? - он закидывает ногу на ногу, устраиваясь поудобнее, и потирает подбородок указательным пальцем - копирует психоаналитиков, на прием к которым приходят клиенты.

- Вы названивали моему менеджеру в течение нескольких месяцев, - говорит Диана. - Он не выдержал и заставил меня прийти к вам.

Зрители снова начинают смеяться, а ведущий делано озадаченно смотрит в камеру, будто пытаясь сказать, что он ни при чем.

- Главное, что ты все же пришла, - изрекает он. - Особенно рад я. Потому что наши продюсеры устали звонить твоему менеджеру и уже хотели навалять мне за то, что я попросил уговорить тебя. Кстати, тебе не жарко в куртке?

- А должно быть? - роняет Диана.

- Мне кажется, что в студии душно, - отвечает ведущий и подмигивает камере. - Когда ты вошла, сразу стало жарко. Сразу захотелось раздеться, - и он расстегивает первые пуговицы на рубашке.

Людям в зале его слова снова кажутся забавными.

- Может, разденешься? - предлагает Роналд, а потом закрывает себе рот рукой. - Что же я говорю! Вдруг это услышит твой отец? Я пока дорожу этим местом.

Всем известно, кто отец Дианы. И всем снова смешно. Только на ее лице нет улыбки.

- Ты можешь просто снять куртку. Обещаю, мы сохраним ее в целости и сохранности! - громко объявляет Роналд.

На этом мне надоедает смотреть дурацкое шоу. Я встаю и иду на кухню - делать кофе. Если честно, я зла. Меня раздражает то, что Диана стала носить фланелевые рубашки в клетку - они всегда были моей одеждой, а не ее. Это так странно. Я должна злиться из-за того, что мой голос стал ее голосом, но спустя год после заключения договора я злюсь из-за рубашки. Я так же повязывала ее на пояс, под кожаной курткой. Это мой стиль!

Человек ко всему привыкает. Даже к несчастьям и боли.

Но я не чувствую себя несчастной - я запретила жалеть себя. Просто я... Стала относиться к этому иначе. Как к нелюбимой работе, которую нельзя бросить. Мне не хочется думать, что привыкнуть - значит, сломаться. Я просто живу. По-новому.

Я подхожу к блестящей серебряной кофемашине и засыпаю в нее зерна. Она все сделает сама - перемелет их, спрессует и заварит. Пока кофемашина занимается этим, я беру питчер, наливаю в него немного молока и погружаю в него паровой кран, чтобы оно взбивалось. А потом осаживаю пену и добавляю ее в эспрессо. Я научилась делать простые рисунки, и теперь в моей чашке сердечко. Кофе с рисунком становится немного вкуснее.

Я наслаждаюсь им, сидя на подоконнике огромной кухни моего нового дома, к которому я так и не привыкла. Кухня сплошь стекло и металл - все новое, стильное, дорогое. Чужое. Эмма Мунлайт позаботилась о том, чтобы моя клетка была золотой. Здесь есть все. Но я пользуюсь только кофемашиной, холодильником и изредка - микроволновой печью.

Теперь я живу в квартире с огромными окнами, холодным дизайном и выходом на крышу в Парк-Хайтс - спокойном и тихом районе на северо-востоке Нью-Корвена. Низкий уровень преступности, отсутствие туристов, обильная зелень, частные школы, уютные кофейни и размеренная жизнь - этот район выбирают семьи с детьми и хорошим уровнем достатка. Это не тот шумный и яркий Нью-Корвен с его достопримечательностями, переполненными улицами и быстрым течением времени, к которому я привыкла. Это другой Нью-Корвен, похожий на аккуратную деревушку с ухоженными, но однотипными домами, среди которых редко встречаются дома выше четырех этажей. В центре района расположен огромный парк, в котором находится одна из резиденций королевской семьи, закрытая для посещения. И больше ничего интересного тут нет. Идиллия и безопасность правят этим местом. А это место правит мной.

Кофе получился отличным. И вместе с чашкой я выхожу на крышу - проводить закат, похожий на пламя. Он льется по прозрачному летнему небу, и цвета плавно перетекают друг в друга: сверкающий алый у горизонта на востоке переходит в слепящий янтарь, тот растворяется в нежной карамели, которая постепенно плавится в густой синеве на западе. С крыши видно не только небо, но и парк. Это мое любимой место в доме. Я часто играю здесь на гитаре, глядя на небо. Иногда мне даже кажется, что оно мне аккомпанирует.

Мы обе выполняем наши обязательства по договору - я и Эмма Мунлайт. Я пою за Диану все то, что мне скажут. Эмма дает деньги на лечение Эштана и тети Мэг. С ними все хорошо - относительно хорошо, разумеется. Мэган продолжает восстановление после комы - реабилитация очень длительная и сложная. Сейчас она находится в Хердмангтоне, в госпитале Керри, в одноместной комфортной палате с самым современным медицинским оборудованием. С ней постоянно занимаются лучшие специалисты, и прогресс на лицо. Ее речь, зрение, мелкая моторика и память неплохо восстановились, она может обслуживать себя и ходит, правда, с палочкой. Эштан тоже находится в госпитале Керри. Он перенес несколько сложных операций, во время одной из которых мы его едва не потеряли, но, слава Богу, все обошлось и его реабилитация также проходит успешно. Я разговариваю с ними по телефону или по скайпу почти каждый день. Эштан борется изо всех сил, а Мэг не теряет силы духа и чувства юмора, но я знаю, что ей тяжело. Она постарела лет на десять, ее и без того худое лицо осунулось, под глазами появились круги, а в волосах - седина. Когда мы увиделись в после аварии, она впервые заплакала при мне. Беззвучно, горько, отчаянно пытаясь что-то сказать - но в тот момент с ее речью были проблемы, и я не поняла ни слова. Только потом до меня дошло, что Мэг благодарила меня за спасение Эштана. Как будто бы я могла поступить иначе. Тогда я просто обняла ее, гладила по спине и говорила, что все будет хорошо - и с ней, и с Эштаном. Я обо всем позабочусь. Я знаю, что она не понимала, где я беру деньги - такие огромные деньги, чтобы не просто оплатить счета за медицинское обслуживание, но еще и перевести их двоих в столь престижное и дорогое место, как госпиталь Керри. Когда я смогла приехать к ним в Хердмангтон, тетя, которая к тому времени стала говорить лучше, обо всем узнала - заставила меня рассказать. Она снова заплакала - так же тихо и горько, и прошептала: «Спасибо».

- Ты загубила свою жизнь из-за нас, - сказала, чуть успокоившись, Мэган. - Мы в неоплатном долгу перед тобой, Санни.

- Нет, Мэг, - весело сказала я. - Я ничего не загубила. Я же знала, что не стану известным музыкантом - у меня нет связей и денег, а без них и шансов почти нет. Для меня это просто работа. Понимаешь?

А она только опустила голову. Больше я старалась не говорить с ней об этом. И всегда улыбалась.

Я скучаю по друзьям, своей группе и Дастину. Но каждый раз, когда вспоминаю о них, я думаю - это мой выбор. Мой - и ничей больше. А значит, у меня нет права на грусть.

Честно сказать, в первые дни мне безумно хотелось позвонить Лилит или Кирстен и обо всем рассказать. И я пыталась сделать это. Однако до Лилит я так и не дозвонилась - ее телефон был отключен, а нашему разговору с Кирстен помешала Джессика. Она вдруг просто вошла в номер отеля, в котором я тогда оставалась, и скрестила руки на груди, давая понять, чтобы я заканчивала. Я сказала Кирстен, что нахожусь не в Нью-Корвене и что совершила ошибку, потому меня не нужно искать, а затем сбросила вызов.