приказа о назначении на настоящей бумаге, а не на скоблёной коже и передал один из них новому командующему, заставив его расписаться в получении патента на втором.

Невероятно тонкая, с моей точки зрения, канцелярская работа вызвала суеверный холодок и незыблемую веру в то, что всё сделанное подчинено высочайшей букве Закона. Я впервые понял, для чего Мишка постоянно таскает пачку дорогой хассанской бумаги и смолу с печатью. Не знаю, как у других, но лично у меня — так. Но особенно проникновенной была прощальная речь. Дословно не помню, но главным прозвучало следующее: «Место тут у вас, конечно дерьмовое и тоскливое, но нельзя же совсем превращать его в дырку от задницы королевства. Только вы сами можете улучшить свою жизнь и сделать её нужной и интересной. Никто не покрасит ваш барак и не проветрит его, ибо там воняет, никто не сделает вам навес от солнца и не поставит мишени для стрельбы, а без тренировок какие вы воины?»

На этом и расстались, забрав с собой отстранённого начальника, чтобы в тот же вечер поместить в карцер Белого Города, проведя по нему пешком и с развязанными руками. Не для унижения, а для знакомства. Я, честно говоря, не понял, зачем Мрогану эти сентиментальные процедуры, пока он сам, видимо наблюдая мои недоумённые взгляды, не сказал фразу, порвавшую мозг: «У нас этим делом сам король занимался, а тут — всего-то — мелкий начальник! Дурак и хапуга! Но он умеет командовать и организовывать, может и пригодится ещё.» Ну, мне далеко до такой философии. То- всех подряд — чик! И в колодец… А теперь будем беречь «на всякий случай»? А ведь он не нашего королевства вассал, как бы Мроган не нарвался на монарший гнев Калигона!

Продолжение следует…

Продолжаю разговор… Ничего не писал, везде одно и то же…

Ещё несколько дней полётов и инспектирования только ухудшили настроение. Чем дальше лежит застава от нахоженных путей, тем больше в ней запустение, бардак и воровство, противно смотреть. Чего можно ждать от полусотни необученных, плохо накормленных, почти неэкипированных, развращённых безделием и пьянством особей, которых воинами никак нельзя назвать? Где остальные четыреста пятьдесят по штату, если на них даже бараки не построены? Какие уж там башни, если вместо сортира — лежит помеченный тысячи раз камень, разносящий вонищу по всей округе?

И спрашивается, куда текут денежки из казны королевства? Кто же тогда очень неплохо дрался у Страшного Болота? Иллирийский спецназ? И почему, спрашивается, Мроган должен в этом дерьме копаться, если он советник по объединению сил на границах, а не командующий войсками Иллирии, и не создатель этих самых сил? Но, слава Богам, дальше на Восток по линии границы рельеф переходит в такую каменную тёрку, ходить по которой почти невозможно и охрана этой линии лежит на плечах кланов, куда мы не полезли, то есть работа по зарисовкам практически выполнена…

Это мы усекли вчера. А сегодня прошли через Гору Орла и слетели вниз, к Перекрёстку, сидим… На мой взгляд, очень экзотическое действие, учитывая то, что количество гнуса от Мишкиных достижений не зависит и сидеть здесь, около болотистых разливов реки — худшее, что можно придумать.

Несколько раз наш колдун, раздраженный невежливым отношением к его нежной коже, выпаливал в воздух заряд, способный не только сломать навес, но и разрушить горы вдали, это на несколько штрихов облегчало жизнь, но ненадолго. А ведь наши морды завешены специальной шелковой сетчатой тканью, проданной каким-то купцом за бешеные деньги. Хорошая сетка. Для паранджи. Только здесь дышать через неё невозможно и смотреть тоже, все отверстия моментально забиваются голодными мелкими тварями, ухитряющимися иногда достать-таки открытые участки кожи…

Чего ждём, непонятно. Когда два года назад шли с Айларом, встретили на тракте две или три группы иритских рабов, вот кларон и загорелся мыслью об их освобождении… Благородно, конечно, но никто не обещал, что сегодня тоже пройдут наши… В основном движутся купцы караванами, свои гоняют своих, нам до них дела нет. Плетутся семьи с детьми в поисках лучшей жизни, глава прёт на голове, спине и тощем животе узлы с тряпками, а сзади плетётся жена с детишками, тащит пару связанных за ручки корзин, на детишках тоже поклажа, смотреть — жалость одна! Но можно не смотреть. Помочь всё равно нельзя. Трамвай тут не ходит.

Ходит только аралтан. Не один, конечно. Пара везет сундук с телом уважаемого господина, за ним еще несколько пар тащат барахло, слуги бегут сами, но для них это всё же проще, чем с узлами на плечах… Один раз проскакали на своих ногах поджарые жандармы, им-то чего здесь надо?

А вот и рабы… Связаны милосердным способом, только за шеи, головы укутаны в тряпки, ноги серого цвета от покрывающего их гнуса, поди-ка разбери тут национальность. Но Мроган, не гнушаясь мерзким видом колонны, приветливо машет маленьким бурдючком — с вином и побольше — с водой. Куриш, немного подумав и оценив обстановку с гнусом, отрицательно вращает головой, тогда в ход идёт блестящая монетка серебра, абсолютно неотразимый аргумент для куриша второго сорта, он тут не хозяин, только перегонщик. Товар принял, провёл, сдал, от мёртвого — сдай хотя бы палец, если кто-то не дойдёт, и получи вычет из премиальных, насколько я понял… Но от небольшой паузы никто не умрёт и колонна змеёй вползает на нашу дорогу.

Рабы даже без команды привычно садятся в кружок, заплетаясь своей неотделимой от тел верёвкой, получают бурдюк с водой, а Мроган с куришем начинают неторопливую беседу, в которой два хитреца хотят обмануть друг друга, но перегонщику и невдомёк, кто сидит перед ним на волшебных скамьях.

Мы все не в пограничной форме, а в непривычных костюмах, пошитых из грубой неотбеленной колючей дерюги, которая внутри выстлана сеткой, сделанной из очень толстых ниток, или, можно сказать, из тонкой веревки. Мроган уверял меня, что такую сетку носят десантники на Земле, она защищает от гнуса, даже если намокнет, даёт телу дышать, а в холод сохраняет тепло. Но одинаковый фасон одежды всё-таки выдаёт принадлежность к чему-то единому, скорее всего, к воинской службе, поэтому хассан пока настороже.

Мои ребята помогают рабам пить и задают один и тот же вопрос: «Ты ирит?», но я вижу, что безучастность настолько пропитала сознание этих существ, что они считают за более надёжное — промолчать… Ирит — не ирит, лучше не станет. Один хозяин сменится другим, а рабство останется… Даже выпивая воду, они не благодарят… Как разумный скот,