– Я слышала, как ты ее подначивал, хотя она уже задыхалась… Видела, как ты отказывался дать ей ингалятор.

Я так и ахнула. А у Джеймса вырвалось:

– Что?

– Я не знаю, о чем ты говоришь, – проговорил Адам с вызовом. Он расправил плечи, челюсть у него окаменела.

– Адам, я была там. Она умоляла тебя помочь. И ты мог это сделать. Ты держал ее жизнь в своих руках. Надо было просто дать ей ингалятор. Но ты стоял над ней и наблюдал, как она умирает. Как ты мог так поступить?

– Ты с ума сошла, – ухмыльнулся Адам. Но я видела панику в его глазах.

– А потом ты скрылся, снова добрался до железнодорожной станции, чтобы оттуда пешком вернуться домой. А я осталась там. Отчаянно пытаясь спасти ее жизнь. – Голос у нее сорвался, и она всхлипнула. – Никогда себе не прощу, что не сумела ничего сделать.

– О чем ты вообще говоришь? – рявкнул Адам. – Я был на работе. Это ты мне позвонила, вспомни-ка. Ты стала первой, кто туда пришел. И ты оказалась последней, кто застал Ребекку в живых. Кто-нибудь мог бы решить, что тут слишком много совпадений, тебе не кажется?

– Не смей, – бросила Памми. – Я до конца своих дней буду нести ответственность за свое участие в этой истории. За то, каким ты получился. За все твои бессердечные поступки. Но я делала все, что могла, лишь бы помочь этой бедной девушке. И чтобы помочь Эмили.

Она повернулась ко мне, и ее глаза умоляли меня верить ей.

– Мне ужасно жаль, что пришлось зайти так далеко. Прежде чем мне удастся сделать так, чтобы ты увидела, на что он способен.

Я слышала ее слова, но совершенно их не понимала.

– О чем вы вообще? – спросила я.

– Я старалась тебе помочь, – проговорила она сквозь слезы. – Я делала все, что в моих силах, лишь бы тебя отпугнуть. Но этого не хватало. Ты постоянно возвращалась ко мне за добавкой. Почему ты не понимала, что я пытаюсь сделать?

– Но вы же меня ненавидите. – Мой мозг не поспевал за словами, рвущимися изо рта. – Вы натворили столько мерзостей!

– Но мне приходилось, как ты не понимаешь? – всхлипнула она. – Я должна была тебя как-то отвадить, оторвать от него. И я думала, что это единственный путь. На самом деле это не я. Нет, я не такая. Спроси кого хочешь… Тебе кажется, что ты знаешь Адама. Но на самом деле ты и понятия не имеешь, какой он.

– Что за бред! – выкрикнул он, яростно ероша волосы пятерней и расхаживая по лестничной площадке, точно зверь в клетке.

Я смотрела на него, и все наши разговоры пронеслись у меня в голове. Через мои внутренние стереодинамики коротенькими аудиороликами звучали его слова. «Ты проявляешь неуважение». «Я не хочу, чтобы ты выходила в таком виде». «Себ тоже с тобой идет?» «Думаю, нам лучше отложить свадьбу». «За кого ты меня принимаешь? За монаха?» От его жестоких ударов у меня до сих пор саднило кожу, но глубже всего меня ранили воспоминания о его злобных словах. Самую сильную боль причиняло осознание того, под каким контролем он меня держал, какой властью надо мной обладал.

– Прости меня за то, что я тебе делала больно, мне правда очень жаль, – продолжала Памми. – Но я не нашла никакого другого способа. Думала, что поступаю правильно. Я знала, чем все в конце концов обернется, если ты останешься.

– Но почему… почему вы мне просто не сказали? – Я снова повернулась к Памми. – Если вы знали, что он сделал с Ребеккой?

Она покачала головой, избегая моего взгляда.

– Детка, она не знает, что говорит. – Адам умоляюще смотрел на меня. Он явно старался разумно распределить ставки, прикидывая, какая из женщин, находящихся перед ним, сейчас скорее готова его поддержать. – Она безумная. Сумасшедшая. Ты должна мне поверить.

– Я думала, ты меня любишь… – начала я.

Когда он опустился передо мной на корточки, я невольно дернулась – я была как на иголках, потому что не знала, что он сделает дальше.

– Я тебя люблю, ты же знаешь, что люблю, – произнес он.

Руки у него тряслись, мышца возле челюсти подергивалась: верный признак, что в крови у него бушует адреналин.

– Но теперь все это выглядит совершенно логично, – негромко продолжала я. – Ты никогда меня не любил. Ты просто хотел меня контролировать. – Я крепче прижала к себе Поппи. Она сонно вскрикнула.

Я попыталась встать, тщетно надеясь, что тогда почувствую себя сильнее. Но мое бедро тут же пронзила боль, о которой я почти забыла. Ноги у меня подкосились. Джеймс кинулся ко мне, чтобы меня поддержать, и я рухнула ему на руки.

Адам так и накинулся на нас.

– Убери от нее свои грязные лапы, – прорычал он. – Она моя.

Джеймс подвинулся, заслоняя меня собой, и прижал меня к стене, подальше от опасности. На этом тесном пятачке он схватился с Адамом.

– Ты всегда хотел заполучить мое, – презрительно усмехаясь, говорил Адам брату. – Даже когда мы были совсем маленькие. Но ты всегда будешь только вторым. Всегда останешься бедным родственником.

Я скользнула вниз по стене – привычно защищая Поппи, обнимая ее одной рукой. В моем сознании вспыхнула странная картинка – два мальчика устраивают гонки крабов на пляже. Я так и слышала треск панциря, всхлипывания Джеймса. Я подумала: интересно, насколько давно у Адама стала проявляться эта склонность к убийству?

– Хватит! – закричала Памми, втиснув между ними свое хрупкое тело. – Мне больше с этим не справиться. Я не могу и дальше делать вид, будто все в порядке. Ничего не было в порядке с тех самых пор, как умер твой отец. Ты с тех пор словно держал меня в заложниках – своими угрожающими замечаниями и жестокими записками. И все для того, чтобы дать мне понять: ты знаешь. Я отдавала тебе все, что только могла, все до единого пенни. Но и этого было недостаточно, чтобы тебя остановить. Мне жаль, что я так поступала, и мне жаль, что это сделало тебя таким, какой ты есть. Но теперь – хватит.

Джеймс взял мать за руку:

– Ш-ш, мама, все хорошо.

Она так и рухнула в его объятия.

– Я больше не могу, сынок. У меня нет сил.

Лицо Адама обмякло, как только он увидел двух полисменов, взбегающих к нам по лестнице.

– Не обязательно, чтобы так было. – Он глядел на меня умоляюще. – Нам надо думать о Поппи. Ей нужны мы оба. Мы можем быть семьей, настоящей семьей.

– Адам Бэнкс? – осведомился полисмен.

Снова посмотрев на меня, Адам потянулся к моей руке.

– Пожалуйста, – упрашивал он, и в глазах у него стояли слезы. – Не делай этого.

Полицейский завел Адаму руки за спину и сковал запястья наручниками.

– Адам Бэнкс, вы не обязаны ничего говорить, но вашей защите может повредить, если в ходе допроса вы не упомянете о том, на что впоследствии намерены ссылаться в суде. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас.