– Ты сейчас совершила самую большую ошибку в своей жизни, – бросил мне Адам, когда его уже вели вниз по лестнице.

Дверь за ними закрылась, а мы трое так и стояли, не шевелясь, парализованные шоком. Джеймс заговорил первым.

– Если ты все это знала, почему не обратилась в полицию еще тогда? Сразу после того, как это произошло? – спросил он у Памми. – Зачем ты подвергала Эмили такому риску?

– И потом, этот ингалятор хранился у вас дома. – Словно в трансе, я пыталась собрать воедино все эти события, все эти кусочки пазла. – Я его видела. Вы спрятали ингалятор Ребекки у себя дома.

– Не могла я сообщить в полицию, – всхлипнула она. – И мне пришлось забрать ингалятор, иначе спросили бы, почему она им не воспользовалась. Он оставил его прямо рядом с ней. Как и при всех других ее приступах, хватило бы нескольких пшиков, чтобы она вскочила как новенькая. Все это понимали. И ее родители тоже. И они стали бы задавать вопросы. Мне пришлось вывести Адама из-под удара.

– Но почему? – спросил Джеймс. Видимо, он недоумевал точно так же, как и я.

– Потому что он меня видел, – негромко отозвалась она.

Мы с ним переглянулись. Памми покаянно склонила голову, затряслась всем телом. Джеймс подошел к ней, обнял одной рукой, но она ее стряхнула.

– Не надо, – проговорила она. – От этого будет только хуже.

– Куда уж хуже, – заметил он.

– Мне так жаль, – всхлипнула она. – Я совсем не хотела, чтобы это случилось.

– Расскажи мне. В чем дело? – В голосе его слышался ужас.

– Твой отец, – снова всхлипнула она. – Он был не тот, каким вам казался… Он издевался надо мной.

– Мам… я знаю, – тихо произнес Джеймс.

Она потрясенно взглянула на него:

– Но как ты?..

– Мы оба знали. Мы с Адамом часто сидели на верхней ступеньке лестницы и пытались придумать способ, чтобы это прекратить. Но мы слишком его боялись.

Она потянулась к его руке.

– Однажды ночью он двинулся ко мне и… – Казалось, слова застряли у нее в горле. – Это вышло случайно. Ты должен мне поверить. Он был пьян, и он… кинулся на меня. Я так перепугалась. Я все пятилась назад, но в конце концов он зажал меня в угол. Он поднял руку, и я его толкнула. Совсем не сильно, но этого хватило, чтобы он потерял равновесие. Он повалился навзничь, ударился головой о камин.

Джеймс прикусил губу, и на глазах у него выступили слезы.

– Он так тихо лежал, – продолжала Памми. – И я не знала, что мне делать. Знала, что он убьет меня, когда очнется, так что мне нужно уносить ноги. Всем нам надо было срочно убираться куда подальше. Но когда я выбегала из кухни, увидела, что он там.

Глаза у нее заволокло.

– Кто? – спросила я.

– Адам, – вскрикнула она. – Сидит на верхней ступеньке, смотрит сквозь балясины. И вдруг он исчез. В дикой панике я кинулась вверх по лестнице, но он уже снова лежал в своей постели, притворялся спящим. Я протянула руку, чтобы до него дотронуться. Но он ее стряхнул и отвернулся к стене.

– Это был несчастный случай, мама, – заявил Джеймс, притягивая ее к себе. – Ты не виновата.

Она не удержалась от слабой улыбки:

– Ты всегда был такой хороший мальчик. Даже в ту ночь, когда я заглянула посмотреть, как ты там, ты проснулся и сказал: «Мам, я тебя люблю». Мне никогда не понять, чем я тебя заслужила.

– Это не твоя вина, – повторил он мягко.

– Моя! – Она уже плакала. – Это я превратила его в того монстра, которым он стал теперь. Он ни слова не сказал мне об этом, но он знает, что́ я сделала. Вот почему он так поступил с Ребеккой. Вот почему я боялась, как бы он не поступил точно так же с Эмили. Мне надо было оторвать ее от него.

Я тупо сидела, разинув рот, и постепенно осознавала ее слова.

– Мне нужно рассказать полиции, – заявила она, стараясь унять дрожь. – Я должна рассказать им, что я сделала, прежде, чем им скажет об этом Адам. Он был такой маленький, ему всего четко не вспомнить. Он просто скажет, что я убила его отца. Мне надо быть там. Чтобы получить хоть какой-то шанс в этой борьбе.

Джеймс взял ее за плечи, заставив посмотреть на него.

– Адам ничего не скажет, – произнес он.

Она попыталась отстраниться от него.

– Мне пора идти, – проговорила она нетерпеливо. У нее возникла внезапная потребность сделать это не откладывая – донести свою историю так, как надо.

– Адам ничего не скажет, – повторил Джеймс.

– Скажет. Я знаю, что скажет. – Ее охватила паника.

– Нет, не скажет. Потому что это был я, – сказал он.

Подавившись всхлипом, она недоуменно воззрилась на него.

– Это я, а не Адам сидел тогда на верхней ступеньке.

– Но… но этого не могло быть, – пробормотала она.

– Я видел, что произошло. И я знаю, что ты не виновата.

– Нет… Это был Адам. Иначе и быть не могло. Ты ведь мне тогда сказал, что ты меня любишь.

– И до сих пор люблю, – отозвался Джеймс, и Памми упала в его раскрытые объятия.

Желтые нарциссы в самом цвету, и Поппи ползает среди них – к большому неудовольствию своей матери, которая ловит мой взгляд, подхватывая ее, и мы обе смеемся, глядя на перепачканные коленки девочки. Поппи хихикает, когда Эмили поднимает ее повыше и нажимает ей на живот, издавая пукающий звук. Когда она улыбается, то очень похожа на мать: такие же добрые глаза, такой же вздернутый нос.

– Тебе все это еще предстоит, – говорю я, похлопывая Кейт по руке. Она инстинктивно поглаживает свой округлившийся живот и улыбается.

– Не знаю, кто как, а я так просто жду не дождусь, – говорит Джеймс, когда Эмили снова опускает Поппи на травку, и та мгновенно устремляется к манящей желтой стране. Мы смеемся, глядя, как Джеймс становится на четвереньки и ползет за ней, испуская рычание. Заслышав преследователя, она удваивает скорость.

– Из него получится замечательный отец, – говорю я ему вслед.

Я думаю о всех тех письмах от отца, которого Поппи никогда не узнает. Понятия не имею, что в них говорится, ведь я никогда их не вскрываю. Но он наверняка знает, что упускает. Он еще не выйдет на свободу, когда она уже будет подростком, и к тому времени Эмили сделает шаг вперед и будет жить той жизнью, которой она заслуживает.

Надеюсь, она встретит кого-то, кто будет любить ее и Поппи так же, как я.

Того, кто будет заботиться о ней так же, как она заботится обо мне.

Она навещает меня каждый день. Не пропустила ни дня даже тогда, когда шел процесс, на котором я не могла присутствовать, потому что была уже слишком слаба.