давай, начальник, лист бумаги и ручку – не вопрос.

– Хорошо, подельник, рассмотрим заявление.

– Как насчет свиданки, товарищ начальник? А если серьезно, Вероника, я хотел бы ухаживать за тобой по настоящему, мне это нравится. Если помнишь, по Кипру, я всегда лип к вам, но вы все вдвоем и вдвоем с Алевтиной. А я любил, когда ты рядом со мной на людях. Но сейчас – никаких условий, сама видишь. Ты меня извинишь?

– Учитывая смягчающие, я бы даже сказала форс-мажорные обстоятельства…

И я, положив ему руки на плечи и чуть поднявшись на носки, поцеловала его в губы.

Мы с Алькой вышли на улицу, и шли молча. Я все думала об Антоне. Ради меня пошел на такой риск, а тут так осторожен. Может у них там так принято? Наверное, я была права, что была сдержана. Алька поглядывала на меня, поглядывала, потом не выдержала:

– Чего молчишь?

Я аж вздрогнула от ее резкого голоса.

– Да я…

– Ладно, молчи, менеджер несчастный.

8

Положение Антона, как узника ускорило сближение. Уже в следующий раз, когда я пришла к нему, нам после рюмки коньяка и после последовавших за этим поцелуев и объятий, ничего не оставалось, как лечь в постель. Мне, конечно, было очень все и волнительно и приятно, но кто-то, сидевший в моей порочной голове, как бы со стороны наблюдал и за ним и за мной. Он волновался очень. А я за его нервными действиями наблюдала, ну совсем как за проделками Степки. Из-за чрезмерного волнения с его стороны, первое сближение закончилось быстро. И он был смущен быстротечностью происшедшего. Ему, конечно, хотелось показать себя настоящим мужчиной в его понимании. А тут такой обвал. Но я, поглаживая его шею и грудь, просила его просто полежать, потому что мне и так хорошо, но мне и правда было хорошо. И он, успокоившись, начал потихоньку целовать мои губы и чувствую, как он постепенно наливается силой и уверенностью. Он наслаждался без спешки и уверено, по нарастающей и в конце будто сорвался, застонал непроизвольно и громко. Потом с улыбкой смотрит на меня и, уткнувшись мне в шею, шепчет, не отпуская:

– Думал, умру.

Мне, конечно, было тоже приятно, но я была так ему благодарна, что о своих удовольствиях почти не думала, стараясь, чтобы он обрел уверенность. Встречались мы два-три раза в неделю. Все зависело от тех следственных действий, которые с ним проводились. Но на ночь я оставалась лишь изредка, потому что в этом не было необходимости. Ему вообще некуда было идти, а моя работа позволяла мне быть свободной. Все-таки я генеральный какой-никакой, а в отсутствие руководства НК, давать мне указания было некому. И мы по полдня проводила в постели.

Я удивилась одной особенности его поведения. Когда мы отдыхали, он любил обнять меня и положить голову мне на грудь. Так вот обнимет и лежит. Конечно, занимаясь при этом разными глупостями. Вроде, должно быть наоборот, а вот он любил так. Ну, как маленький, но большой. Когда я как-то сказала об этом Альке, уступая ее вредным расспросам, эта зараза говорит с апломбом эксперта-сексопатолога:

– Скажу тебе подруга без зависти, ну может быть с легкой, потому что баб без зависти не бывает, тебе с этим мужиком повезло. Вот эта его особенность признак того, что он в детстве был обделен материнской лаской. Это один момент и самый простой. Или он видит в тебе как бы защиту, не в прямом, конечно, смысле, он и сам мужик не хилый а, я бы сказала, в таком мистическом плане. Ведь с этой мистикой и нервами ничего не может поделать даже волевой человек. Мало кому удается себя преодолеть. И все мужики ищут защиту от сил небесных: и Наполеоны, и Сталины. Помнишь по истории, как Сталин обиделся, когда его жена покончила с собой. Он говорил своим, что она меня предала. И он обиделся именно на нее. Она себя лишила жизни, а он обиделся. Несмотря ни на что он видел в ней опору перед этими самыми силами небесными. Говорят, что когда он ее потерял, он окончательно ожесточился и жестокость террора, который он развязал, многие психологи объясняют и этим в том числе. Такое поведение Антона – один из признаков того, как он к тебе относится. На тебя надеется. Вот так мне кажется. Надо же, иногда и нам, менеджерам выпадает удача. Хотела сказать – счастье, но в нашем положении это было бы слишком громко.

Потом эта зараза, сделав паузу, как-то очень даже ехидно посмотрев на меня, вдруг ляпнула:

– Верунчик, ты можешь мне не отвечать, но у меня тут мелькнула одна догадка, и она меня ужасно заинтриговала. Повторяю, вполне официально и без всяких обид – можешь мне не отвечать. Вот скажи мне, а этот гад Лобов, как вел себя с тобой? – и, видя, что я слегка шокирована ее вопросом, добавила. – Можешь не отвечать.

– Ну как, как… – тянула я в нерешительности. Не очень мне хотелось Альке говорить про это.

– Не хочешь говорить – молчи. Я скажу.

И глядя на меня медленно произнесла:

– Этот гад Лобов вел себя так же, как и Антон. Прижался к твоей великолепной груди и притих как кот на завалинке.

– Ну знаешь, Алька.

– Ничего не объясняй и, тем более, не оправдывайся. Я точно угадала?

– Ну что тут поделаешь, мужик он и есть мужик. Гад он там или не гад.

– Может ты и права, и они – эти самые гады – тоже люди. А вот я на этих козлов озлобилась что-то. Обида у меня на них, даже не пойму за что. На мой взгляд, в мирное сытое время статус свой они теряют – пьют без меры, ругаются как бабы, в бане потеют, женщин за волосы таскают. Дерутся не по-мужски. Разочаровалась я в них.

9

По просьбе Антона охрана выдала мне ключи и разрешила приходить и покидать квартиру в любое время суток, предупредив, конечно, их об этом. Причем охранники считали нас мужем и женой. Это я поняла по их отдельным вопросам и из обращения. Я хотела спросить Антона, что это – декорация или конспирация, но потом передумала. В нашем положении многое могло измениться в любой момент. Из его рассказов я поняла, что его спрашивают о том же, что и нас с Алькой. Бывали очные ставки с руководителями других фирм, с нашими из ЦБК и Казначейства. И с нашим банком. А вообще-то, конечно, как и у нас – скука.

Он постоянно расспрашивал меня о Степке и просил привести его в гости. Но я считала, что этого не следует делать. Степка расскажет все отцу, а главное расскажет все Анне Егоровне, и какова будет ее реакция сказать трудно, а сейчас она действительно мне с ним много помогает. Учит Степку английскому, ухаживает за ним. Он по-прежнему часто остается у нее дома, и ему нравится у нее. Тут ничего не скажешь. Она умеет с детьми обращаться. Поэтому я просила его подождать. А если, говорю, будешь сильно настаивать и скучаешь со мной, я возьму и рожу тебе такого же мальчишку. И будет рожденный в неволе орел молодой. Он ничуть не испугался, даже обрадовался. Причем я сказала не затем, чтобы его как-то проверить, просто к слову пришлось. На самом деле я не строила никаких планов о нашем с ним будущем, потому что, как все пойдет, просто невозможно было представить. Алька мне как-то