Я дотянулась до его руки и положила поверх свою ладонь. Он вздрогнул и тяжело задышал. От его руки исходил сильный жар. Почувствовав, как дрожат костяшки пальцев, я убрала руку и, задыхаясь, приложила к его горячим губам.

— Прости меня…

Мне хотелось обнять Донских, но это было бы столь неуместно, сколько и подло. Я сдержалась.

— Всё нормально, — перехватив мою руку, Сергей скользнул по ней губами. — Мы живем в одном городе. Ты знаешь, как меня найти. Если что, я всегда буду рядом.

— Не обижайся на меня. Пожалуйста, — прошептала я, не в силах оторвать взгляда от его лица.

— Я понимаю тебя, — выдохнул он, сжав мою руку. — Прости за то, что говорил про него.

— Я уже и забыла.

— Я был не прав. Он хороший парень.

— Да ладно, — усмехнулась я.

— Как раз то, что тебе нужно. Сдержанный, суровый, честный… хотя на хрена я его рекламирую?

— Вот именно.

— Стоило бы побороться за тебя.

Я вытащила свою руку и погладила его по щеке.

— Не нужно…

— Он вышел, чтобы дать нам возможность поговорить. — Донских округлил глаза, словно не веря сам себе. — Представляешь? Я бы никогда на такое не решился. То ли со мной что-то не так, то ли с ним.

— Наверное, доверяет мне…

— И ты не прогадала с ним. Не верю, что я это говорю! — Его губы сомкнулись в печальную тонкую линию. — Он весь разом побледнел, когда увидел тебя там, связанную. Держал на руках до приезда «Скорой», каждые полминуты проверял пульс, прижимал к себе. Боялся потерять, совершенно не контролировал своих эмоций…

Глаза защипало от нахлынувших слез.

— Я ему позавидовал, — усмехнулся Донских, сложил руки на груди и замолчал. Его глаза заблестели. — Будь счастлива, Саша. Пусть не со мной. Пусть с ним. Главное, я знаю, что тебе хорошо…

— Мы — друзья?

— Друзья…

Я испытала облегчение и благодарность за эти слова. Он отпускал меня, искренне, с чистым сердцем, и я охотно отталкивалась в своей лодке от этого берега.

Мы долго смотрели друг на друга, улыбаясь одними уголками губ, и понимали, что приходит пора каждому идти своей дорогой.

И с каждой минутой дышать становилось легче. Не Бог знает насколько, но определенно легче.

Я лежала на кресле под колючим вязаным пледом, пропахшим табаком, свернувшись, подобно котенку, который прячет свой нос от холода. В помещении было тепло, но меня почему-то слегка знобило. По всей кухне разносились сумасшедшие ароматы: Лёша готовил пасту. В стареньком сотейнике шкворчала смесь из томатной пасты, кешью, базилика и чего-то еще: я не успевала следить за его руками, так быстро и ловко он управлялся с нарезкой продуктов и зелени.

Кресло загораживало проход в кухню и занимало почти всё свободное пространство, но Тимофеев всё же приволок его по моей просьбе. Мне ужасно хотелось наблюдать за почти магическим действом: приготовлением пищи его руками и под его чутким руководством. Катя была в поварятах, ей после недолгих колебаний было доверено отварить спагетти. Она выглядела счастливой и без умолку щебетала о том, что жизнь начинает налаживаться. Мне очень хотелось в это верить.

После беглого осмотра врачом и утомительно долгой дачи показаний работникам следственного комитета меня таки отпустили домой под расписку. Странно, но я не чувствовала усталости, мне совсем не хотелось остаться одной. Наоборот. Меня разрывало любопытство: хотелось скорее вернуться домой и услышать своими ушами историю задержания Ольги, узнать ее реакцию, понять мотивы и составить картину мира, в котором мне теперь предстояло существовать.

Катя, ожидавшая несколько часов в коридоре больницы, от радости чуть не вывихнула мне плечо, обхватив руку и с силой уткнувшись в нее лбом. Ей казалось, что, не задевая области шеи, она причинит меньше боли. Но я, пребывая в состоянии эйфории, уже не чувствовала никаких неприятных ощущений, просто была несказанно рада возможности наконец обнять её.

Она приволокла ярко-красный платок из натурального шелка на случай, если понадобится прикрыть следы на моей шее. Заявив, что ничуть не комплексую, я скрутила его, обернула вокруг головы и повязала задорным узелком.

Донских подвез нас до дома на своей машине и зашел пропустить по бокальчику за моё чудесное спасение. Изначально это была идея Кати, но Тимофеев сам предложил ему остаться, причем сказано это было в его обычной манере: спокойно, добродушно, без фальши и двусмысленности.

Мне становилось всё любопытнее наблюдать за взаимоотношениями сыщика и следователя. Да, напряжение существовало, оно никуда не делось, но всё произошедшее сплотило их достаточно, чтобы они могли вполне мирно сосуществовать в рамках заданных обстоятельств: находиться в одном помещении, не обмениваясь колкостями, и даже шутить время от времени. Я всё больше уверялась в мысли о том, что между ними всё-таки произошел тот самый разговор, которого я боялась, обозначивший точки над «i», мудрым итогом которого стало решение заменить назревающий конфликт конструктивным диалогом.

Удивительно, но они смогли каким-то образом договориться и, не убив друг друга, сплотили усилия для достижения общей цели. И я была безмерно благодарна этим мужчинам за то, что их коллективная деятельность обернулась весьма успешным сотрудничеством, а мне не пришлось разнимать двух разъяренных быков.

— Вы самое странное трио, — хихикнул Даниил, наполняя бокалы, — из тех, что мне приходилось встречать.

— Мы сами в шоке, — отозвался Донских, склонившись над доской с шахматами.

Я была рада, что Лёша не слышал этих слов. Он сосредоточенно украшал пасту мелкопорезанной зеленью, улыбаясь лишь уголками губ и украдкой бросая на меня нежные взгляды. Мне доставляло огромное удовольствие посылать ему воздушные поцелуи в ответ.

Катя забирала готовые тарелки и, с трудом протискиваясь между креслом и дверью, относила их в гостиную ребятам. В ее глазах я читала искреннюю радость за меня. Подруга старалась не думать в такой момент о своем будущем, мысли о чувствах к Арсению отошли на второй план.

Брат излишне болезненно отреагировал на известие об аресте Ольги. Он не проронил ни звука. Я всё переспрашивала, на связи ли он, но ответом было молчание. Тяжелое, мучительное и напряженное.

Я говорила, что люблю его, что всё будет хорошо, что мы обязательно это переживем. И он заговорил. Сеня признался, что почувствовал запах духов бывшей жены, стоило ему только переступить порог квартиры Яковлевой, но даже в самом страшном сне не мог представить её виновной в ужасных злодеяниях. И в том, что случилось впоследствии с его сестрой, он тоже сразу почувствовал свою вину и ответственность. Тяжелый получился разговор. И Сене придется теперь жить со всем этим. Но лучше уж так, лишь бы только жить. Для дочери, для родных и для будущего, которое придется строить, опираясь на прошлый неудачный опыт.