Подобрал вымазанный шест, брошенный накануне.

– Олежек! – пробормотала Танечка. Заново припала к нему, поцеловала в губы. – Прости меня, Олежек! Если можешь, прости… Я за тебя молиться буду, – пообещала она. Как недавно – Челягин.

Бероев хмыкнул:

– Ты хоть одну молитву знаешь?

– Откуда? Просто буду.

Боясь утратить решимость, Олег вошёл в болото. Комсомолка Танечка перекрестила его со спины.

Олег переступал с кочки на кочку, от вешки к вешке. Отыскивая взглядом очередную, застыл в растерянности. И – взмок. Вешек впереди больше не было. Он стоял, боясь переступить, на узенькой полоске земли. Вокруг булькала и предвкушающе чавкала ненасытная трясина.

Ближайший ориентир – мелкий кустарник, за который, в случае чего, можно ухватиться. Но и до него оставалось десяток метров.

Беспомощно оглянулся на пройденный путь. Вернуться и воткнуться в страдающие Танечкины глаза – об этом он не позволял себе даже помыслить.

Постарался взять себя в руки. Лучшее средство сбить панику – начать рассуждать. Почему проложенные через топь вешки вдруг обрываются? Должно быть, тот, кто их поставил, боялся, что дорогой воспользуется кто-то чужой – с той стороны, куда добирался Олег. Но это значило и другое: для самого таинственного незнакомца оставшийся путь представлялся настолько лёгким, что завязнуть он уже не боялся. Скорее всего, трясина заканчивается как раз за кустарником.

Олег принялся тыкать шестом, выискивая твёрдую почву. Показалось, что нащупал. Осторожно ступил и – едва успел выдернуть ногу из хляби.

Успокаиваясь, присел на корточки. Наломал камыша. Принял чуть левей. Потыркал. Решившись, ступил. На этот раз – удачно. Воткнул камышину.

«Главное, не гнать. Гибнут на спуске», – напоминал он себе. Шаг за шагом, рискуя, подобрался к кустарнику на расстояние полутора метров. Не в силах больше тянуть, оттолкнулся и запрыгнул сверху. Перекатился.

Болото кончилось. От кустарника вверх поднималась травянистая дорожка. Тучная, полная влаги. Но твёрдая. Какое же это, оказывается, счастье – твердь под ногами.

Олег взбежал на пригорок. Перед ним открылась широченная зелёная опушка, окаймлённая со всех сторон густой тайгой. А на самой опушке стоял окружённый высоким частоколом крепкий сруб. Заимка! Он вышел к людям. Он сделал это! Не в силах сдержаться, закричал во всё горло. Торжествующе и призывно. Раз, другой. Ответа на свои крики не услышал. Хозяева, видно, ушли в тайгу. Но они были. И значит, вернутся.

Преодолевая отвращение, Олег вновь шагнул в болото.

Игорь спал, свернувшись калачиком у костра. Танечка сидела подле и слушала однообразные звуки болота: чмоканье трясины, кваканье лягушек, стрекотание сверчков, крик выпи. Сначала вслушивалась в них жадно, нетерпеливо, потом – с тупым безразличием. Она потеряла надежду.

Когда к привычным звукам примешался треск сучьев, встрепенулась. Боясь поверить, бросилась к берёзам и столкнулась с вернувшимся Бероевым. Перемазанным, покоцанным. Обхватила и принялась жарко целовать – в глаза, губы, обросшие щёки.

– Спасибо! Спасибо! – несвязно бормотала она. – Как же тебе спасибо!

Она не договаривала, но он понял. Пославшая его на смерть благодарила за то, что остался жив и избавил её от покаяния на годы вперёд.

– Ну, будет тебе, Танька. – Растроганный Олег кое-как освободился. – За болотом жилой дом. Это тепло. Люди. Туда надо идти.

Танечка кивнула. Кинулась собирать пожитки. Олег придержал.

– Ничего лишнего. Необходимое найдём в доме. Когда дойдём.

Он не сказал: «Если дойдём». Но Танечка понятливо кивнула.

– Ты не бойся за меня. Я вообще-то храбрая, – как могла успокоила она Бероева.

От страха её колотило.

Перед выходом выпили горячего чая. Напоили отваром полубесчувственного Игоря.

– Как ты? – Олег слегка потормошил больного.

– Даже не надейся, – услышал в ответ. Разогнулся, чуть успокоенный. Хотя бы в сознании.

Наконец вышли, с позволения сказать, на маршрут.

Впереди, перекинув через шею руку Тимашева, шёл Бероев. В свободной руке он держал шест. Сзади, след в след, ступала Танечка. Её шест был причудливо приспособлен на поясе Бероева так, чтоб в случае опасности он успел подхватить её. За аккуратистку Танечку Олег боялся меньше. Она строго держала дистанцию. А вот Игорь вновь впал в полузабытьё. Правда, команды механически выполнял и ступню ставил туда, куда указывал поводырь. Всё-таки в самых опасных местах Олег приподнимал и переносил его под нескончаемые девичьи вскрики и причитания:

– Выронишь ведь!

Танечка поначалу страшно трусила. Но вскоре тревога за больного притупила в ней собственный страх. Появилась даже бесшабашность.

– Не на нас! Под ноги смотри, кулёма! – прикрикивал Олег.

К противоположному берегу вышли к вечеру. Дом по-прежнему пустовал. Впрочем, на сей раз им ответили. За кольями заблеяла коза.

– Значит, и люди есть! – обрадовалась Танечка. – Рано или поздно вернутся.

В их положении между «рано» и «поздно» была большая разница. Тимашев, намокшийся в болоте, распластался на влажной траве. Лежал и натужно сипел. Танечка вопросительно посмотрела на Бероева.

– Не до политеса. Придется входить без спроса, – согласился Олег. Он собрался подтянуться на заборе, чтоб спрыгнуть внутрь. Танечка остановила. Она просто подошла к калитке, отодвинула тяжёлый металлический засов и – распахнула. Олег постучал себя по лбу. То, что калитка может оказаться не запертой, ему даже в голову не приходило.

Перед ними открылась добротная заимка. Крепкий, рубленный в лапу дом из тридцатисантиметрового бревна, утеплённого мхом. Закрытые на крючки ставни разрисованы розочками, тюльпанами, ромашкой. Все почему-то – ядовито-жёлтого цвета.