единственная сохранилась. Целые двери, даже стёкла на окнах, нары в два этажа. К тому же под нарами обнаружили несколько прелых матрасов. А главное – целая, исправная печка.

– Царские хоромы, – оценил Игорь. Опустился на нары.

Танечка тотчас кинулась растапливать печь, распаковывать продукты.

Олег с удивлением припомнил, что со времени последней ночёвки, когда занемог Игорь, Танечка, кажется, вовсе не присела. Будто перестала уставать.

Бероев вызвался обойти лагерь:

– Поищу медсанчасть. Вдруг что-нибудь из лекарств сохранилось!

Ничего, конечно, не сохранилось, кроме фанерной полустёртой таблички «Медчасть Борского ИТЛ» да истлевшей подшивки «Правды» за пятьдесят первый год. Да Олег и не рассчитывал на удачу. Хотел, пользуясь случаем, раз уж вынесло их к руднику, определиться с будущим фильмом.

С фотоаппаратом он обходил территорию, всматривался, стараясь мысленно воспроизвести прежнюю, лагерную жизнь. Пытался понять, почему вдруг закрыли только-только разработанное месторождение, как и куда вывозили заключённых, прежде чем освободить.

Увлечённый поисками следов, Олег незаметно пересёк территорию лагеря и всё так же – носом в землю – по дороге, по которой водили на работы заключённых, принялся подниматься к рудниковой горе, в которую, казалось, маршрут упирается. Но оказалось, что дорога, не дойдя до горы, заползает вверх по насыпи и обрывается. Вскарабкавшись, Олег увидел ярящийся далеко внизу Средний Сакукан. А путь меж зоной и рудником был соединён высоким деревянным мостом. Ныне обветшалый, с покосившейся опорой, обрушенными частично перилами, выглядел он жутковато. Казалось, гнилые доски только и ждут безумца, вместе с которым можно будет окончательно рухнуть в бездну. Дождались! Олег, решаясь, попружинил, проверяя мост на прочность. Балансируя, перешёл на другую сторону.

По каменистой дороге поднялся до входа в пробитое в горе ущелье. Перед ним был Кодарский урановый рудник. Мрачный, недоступный ни солнцу, ни луне. Преодолевая невольный озноб, вошёл внутрь. При тусклом свете фонарика разглядел замусоренные, креплённые брёвнами штольни с рельсами, теряющимися в глубине.

Олег решился пройти по штольне. Но чем дальше, тем сильней сгущалась тьма. Он продвигался, касаясь ладонью липкой, осклизлой стены. Но когда перестал различать собственную руку, повернул назад. Всё равно снимать здесь без электроподсветки нечего было и думать.

Вернулся к входу. Глубоко задышал. После спёртого затхлого запаха штольни свежий горный воздух – будто кислородная ванна. Олег представил ощущения несчастных, не имеющих возможности выйти наружу по своему желанию, а вынужденных горбатиться в глубоких норах до гробовой доски. Его невольно передёрнуло.

«Ну, всё-таки не до гробовой, раз их куда-то вывезли и освободили», – успокоил он сам себя.

Хоженым путём Олег возвратился на лагерную территорию. Как раз из-за туч выглянуло вечернее солнце. И Олег увидел то, чего не заметил при туманном, сеющем дожде. Из стен барака, мимо которого проходил, мелким ситом били солнечные лучи. Глаза его расширились от изумления. Он подошёл в упор к брёвнам. Не веря себе, принялся ощупывать. Сомнений не оставалось – барачные стены были испещрены пулями.

В Бероеве пробудился следопыт. Неопытный ещё. Но внимательный, дотошный. Опустившись на колени, он принялся раздвигать заросли чертополоха и лопухов. Водил ладонями по земле, стараясь не пропустить ни сантиметра. И обнаружил-таки, что искал, – несколько автоматных гильз.

Олег зашёл внутрь барака. Теперь уже иначе, тщательно, осмотрел пол, стены, нары. В стенах обнаружил и выковырял несколько пуль. Стреляли, получается, и изнутри, и снаружи. И судя по отверстиям в стенах, стреляли густо. Здесь шёл бой.

Озадаченный, осел на нары. Но как ни теребил нос, никак не получалось взять в толк, что за бой мог быть в охраняемой зоне, посреди Забайкалья.

Друзьям он решил пока ничего не рассказывать. Да им было не до того. Игорь лежал, свернувшись калачиком. Танечка отпаивала его брусничным настоем.

Олег запланировал наутро заново пройти по штольне. Если бой шёл в лагере, он мог идти и на руднике.

Но ночью Игорю стало хуже. Кашель усилился. Начался озноб. Накрыли всем, что раздобыли. Но это не спасало. Танечка то и дело меняла повязки на лбу и теле. Клала влажные, вскоре снимала – сухие и горячие. Наконец попросту разделась до трусиков и подлегла сама – согревать телом. Лишь под утро больной затих.

С рассветом Танечка поднялась одновременно с Бероевым. Припухшая, с больными глазами. И будто ощутив её уход, вновь захлебнулся в лающем кашле Игорь. Казалось, он выплёвывает куски лёгкого.

Слушать это было невозможно. Игорь сейчас напоминал Олегу движок, кое-как, с перебоями, стучащий. Временами глохнущий. Кажется, вот-вот заглохнет вовсе. И не было у них инструментов, чтоб перебрать, запустить его заново.

– Это воспаление лёгких, – произнесла Танечка. – Наверняка двустороннее! И я ничего не могу.

Она заплакала. Можно подумать, с односторонним она бы справилась.

Танечка ухватила Бероева за пуговицу штормовки, подёргала.

– Найди короткую дорогу на Чару, Олежка! – взмолилась она. – Ты ж запомнил направление?

Олег кивнул. Взял «тозовку».

– А может, на людей повезёт наткнуться. Тогда помощь…

Дорогу на Чару Олег вычислил быстро. Вдоль ЛЭП, по холмам. Вскарабкался на широченный скалистый холм. Приложил к глазам бинокль. Сбоку, разливаясь ручьями, протоками, озерцами, бежал весёлый Сакукан. А впереди гряда холмов. И меж ними, от одного к другому, бежала полоска, далеко-далеко вдали нырявшая в густой таёжный массив. Где-то за этим лесом прятались Чарские пески, а там и Чара недалеко.

Олег присел на валун – в полной растерянности. Он определил маршрут, но что пользы? Получилось, что узнать дорогу на Чару – всё равно что вычислить скрытую от глаза звезду. Ты узнал, что она существует. Великое, допустим, открытие! Только никогда не доберёшься. Чара для них сейчас так же недостижима. В их ситуации – без оленей, с тяжелобольным на руках – шансов добраться